На рассвете Данте и Коломба, полумертвые от холода и усталости, снова двинулись в путь по наиболее загруженной дороге, где не было камер и их сложнее было заметить. Они знали, что рассчитывают на случайность: побегу мог положить конец любой патрульный с хорошей памятью на лица или не в меру любопытный прохожий.

Они заправились на старой бензоколонке, где не было системы видеонаблюдения. В туалете Коломба покрасила волосы и вернулась в машину с завернутой в пластиковый пакет головой. Проехав еще сто километров, она смыла краску на другой видавшей виды заправке. К этому времени скальп чесался настолько невыносимо, что она готова была отрезать себе голову. Зато краска принялась, и ее волосы приобрели оттенок красного дерева. В купленных в табачной лавке полосатых солнечных очках под зебру и одежде кричащих цветов она мало напоминала свою фотографию, распространяемую следственным управлением. Данте, в свою очередь, наголо побрился электробритвой и приобрел на придорожной барахолке необъятных размеров прикид. За последние дни он еще больше похудел и осунулся. В новой одежде он был похож на беженца, зато, когда прятал больную руку в карман – специальная перчатка потерялась во время побега, – никто бы не узнал в нем бывшего мальчика из башни, чье лицо не сходило с газетных полос. Они перекусили в пригородном баре, хозяева которого были китайцами, а значит, по мнению Коломбы, не совались в чужие дела. Они пересчитали оставшиеся у них деньги и постарались прикинуть, сколько на них удастся протянуть.

Прежде чем выехать из Рима, они сняли с карты Данте все доступные средства, но теперь расплачиваться ею было нельзя, чтобы не навести на свой след полицию. Если в Кремоне они не найдут ожидаемой помощи, им не на что будет даже поесть. По крайней мере Коломбе, потому что у Данте окончательно пропал аппетит. С начала поездки он съел всего пару яблок и стебель сельдерея, и Коломба со страхом замечала в нем признаки истощения.

В одиннадцать утра они наконец въехали в регион Эмилия-Романья. По мере приближения к Кремоне Данте становился все более дерганым и боязливым. Он без остановки тараторил о каких-то пустяках и грыз ногти, чего Коломба никогда раньше за ним не замечала. Стараясь его успокоить, она попросила Данте рассказать о приятных воспоминаниях, связанных у него с родным городком, но оказалось, что их у него не было. Он мало что помнил о жизни до похищения. Когда же он попытался разузнать о ней, выяснилось, что его детство поглотило пламя.

Данте лежал на полностью опущенной спинке сиденья. В лицо ему бил задувающий в открытое окно ветер.