Уже темно. Одиннадцать вечера. По другую сторону стены, огораживающей сад, раздается женский смех. Высокая трава вся в росе, хотя дождя давно не было. Звезды наверху мерцают сквозь призмы. Кто-то готовит барбекю. Томас чувствовал запах шипящего оливкового масла и жареного мяса. В соседнем доме в окнах второго этажа горит свет. Женский смех в тишине вечера становится все тише. Вообще-то, поздновато для ужина.

Соседним домом владели швейцарцы. Они в основном жили в Коннектикуте, а здесь проводили лишь несколько недель в году. За домом присматривала горничная-филиппинка. Слева жил бывший брокер, он теперь вышел на пенсию и тоже много путешествовал.

Фольга в пруду оказалась вовсе даже и не фольгой.

Томас вспомнил, что его мать уволила человека, который косил траву, как раз перед тем как…

Какое ужасное слово – «умерла». Лучше не произносить его, даже мысленно, про себя. Оно придавало случившемуся определенность и завершенность, и это Томасу не нравилось. А так можно думать, что мама просто ненадолго ушла и скоро вернется. Иногда, бродя по дому или прогуливаясь по саду, Томас чувствовал, что она где-то рядом. Нет, не ее призрак, но она сама. В любой момент мама может окликнуть его.

Что, интересно, зверек делал с туфлей и пряжкой от ремня? Нужно будет это выяснить. Томас сделал зарубку в памяти. Но потом, не сейчас. Сейчас его занимала фольга на поверхности лагуны, которая оказалась вовсе даже и не фольгой.

Так вот, Томас вспомнил, что уволенный матерью работник, который приходил косить траву и чинить вещи в доме, еще также и кормил карпов. А теперь это должен был делать сам Томас, но корм недавно кончился, а купить новый он забыл.

И вот карпы передохли и плавали на поверхности.

Он стоял у самой кромки воды, направляя на них луч света. Они смотрели на него мертвыми глазами. Запах гниющей рыбы висел в воздухе – он явственно ощущал его здесь, вдали от ароматов барбекю.

«Как же я забыл вас покормить?»

Это все доктор Майкл Теннент виноват. Теннент его отвлек.

«Ты убил мою мать, доктор Майкл Теннент, а потом убил ее рыбок. Теперь хочешь для ровного счета убить и меня? Как говорится, Бог любит троицу, да?»

Томас вернулся в дом, закрыл боковую дверь из кухни, запер ее на замок и щеколду. Потом замер, прислушиваясь – не донесется ли каких звуков от зверька из убежища?

Разумеется, он ничего не услышал. Шутка ли – тридцать футов под землей, бетонные стены! Зверек может хоть всю ночь молотить туфлей по пряжке. Да что там, он может даже взорвать маленькую атомную бомбу, и все равно никто ничего не услышит.