Майкл прошел несколько футов по коридору, пол которого устилала потрепанная ковровая дорожка, мимо двух картин в рамах (виды Баварии), вошел в гостиную.

И остановился как вкопанный.

Он оказался в жалкой тесной комнатушке, на окнах висели тюлевые шторы, частично закрывавшие точно такое же соседнее здание, находившееся всего в нескольких ярдах. Ну и нищета. Два потрепанных кресла, облезлый ковер, старый радиоприемник и совсем уж древний проигрыватель, на пластинке подрагивала застрявшая в дорожке игла; у стены стоял обогреватель.

Но внимание Майкла приковало другое: на стене, на самом видном месте, красовалась написанная маслом картина. Портрет Адольфа Гитлера в форме: фюрер стоял на фоне огромной свастики, подняв руку в нацистском приветствии.

Майкл отвернулся, преисполнившись отвращения к своему пациенту: ну и ну, оказывается, человек, который приходил к нему в поисках искупления, до сих пор все еще продолжал находиться под обаянием своего идола.

Майкл вернулся в коридор и снова позвал:

– Мистер Дортмунд? Где вы? Герр Дортмунд?

В коридоре имелись еще три двери. Он открыл первую и попал в спальню. Полупустая безликая комната с единственной, аккуратно застеленной односпальной кроватью, от которой, как и от всего остального в квартире, несло духом старости. На одном из стульев Майкл увидел аккуратно сложенное нижнее белье, на полу – теплые тапочки.

Он распахнул следующую дверь и обнаружил за ней крохотную старомодную кухню с засаленной газовой плитой и маленьким столом с пластмассовой столешницей, на которой лежала немецкая газета.

В начале коридора он заметил старый, потрепанный провод: вилка торчала в розетке, а сам провод тянулся в последнее помещение. С недобрым предчувствием Майкл снова окликнул хозяина квартиры:

– Мистер Дортмунд?

Подождал. Постучал в дверь, распахнул ее.

Он предполагал что-то в таком роде, но все же увиденное потрясло его.

Невероятно исхудавшее обнаженное тело Германа Дортмунда, частично погруженное в воду, лежало неподвижно в узкой зеленой ванне.

На лице старика застыло удивленное выражение, он смотрел перед собой широко распахнутыми немигающими глазами. Рот широко раскрыт, челюсть выставлена вперед, губы мучительно сложены в почти идеальный круг. Майкл заметил, что брови у Дортмунда были опалены. И еще он увидел зажатый в костлявых руках немца и опущенный в воду между раздвинутыми ногами старинный электрический обогреватель с подсоединенным к нему проводом.

Он вышел из ванной, выдернул шнур из розетки. Потом вернулся и потрогал лицо Дортмунда. Плоть была холодной – он умер уже некоторое время назад. Тем не менее Майкл проверил его пульс – пустая формальность. Доктор Теннент понимал, что уже ничем не может помочь своему пациенту.