— Ему понадобилось десять тысяч лет, чтобы перебраться от обелиска к скамейке, — сказала Ханне, улыбаясь.

— Пойдем туда, — сказал он.

— Подожди.

— Что такое?

— Как ты себя чувствуешь, Эрик?

— А что, завтра будет новый день и все такое.

— Я имею в виду, что ты чувствуешь.

— Мне лучше, чем можно было бы ожидать, как ни странно.

— О чем ты думал последние дни?

— О жизни, и час назад Фредрик объяснил мне, в чем ее смысл.

— Как вовремя.

— Несомненно.

Мимо проехала машина.

— Какое-то время я думал, что буду чувствовать себя виноватым за все. Косвенно, возможно, вина лежит на мне… Но предотвратить это было нельзя. Все-таки мы остановили Юхана Болгера. Иначе бы он продолжал.

— Да.

— Он хотел продолжать и одновременно хотел, чтобы это все кончилось.

Ханне молчала.

— Я думаю, я начинаю приходить в себя, — сказал Винтер.

Они подошли к обелиску, поставленному в честь Торгни Сегерстедта, и обошли его кругом.

— Шестигранник, — сказал Винтер.