Когда дверь рывком открыли, в подвал ворвался луч света, который так резко ослепил ее, что она тут же плотно закрыла лицо руками. Болезненно, словно ножом, свет резанул по ее глазам, и она не смогла сдержать крик.
– Мерзавка, – произнес чей-то голос, – чертова мерзавка. Ты представляешь себе, сколько хлопот ты мне доставляешь?
Моник еще больше съежилась и тихонько вскрикнула, когда мужчина пнул ее в бедро.
– Ты, мерзавка, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!
Моргая, пленница с трудом подняла глаза. Им далеко не сразу удалось привыкнуть к свету, хотя это был всего лишь слабый луч фонарика. Мужчина держал его лампой вниз, так что Моник худо-бедно смогла разглядеть его. Да, перед ней стоял ее похититель. На нем были джинсы и серый свитер, и он пришел босиком. Это был симпатичный мужчина, отметила Лафонд и удивилась тому, что она способна на такую мысль в подобной ситуации.
– Наелась здесь досыта, – проворчал незнакомец. – Не так ли?
Не было смысла отрицать это, и Моник кивнула, за что была наказана еще одним пинком.
– Для чего ты здесь находишься? Чтобы подъедать мои запасы?
Женщина хотела ответить, но смогла лишь тихо прокряхтеть. Она уже так долго не разговаривала! Хотя, возможно, у нее перехватило горло от голода, жажды и страха.
– Ты что-то хотела сказать? – угрожающе спросил похититель.
Наконец женщине удалось выдавить из себя несколько слов:
– Я… думала… все это было… для меня. – Она не узнавала собственный голос. – Иначе… иначе вы бы меня не привели… сюда.
– Хитрюга, – сказал мужчина и направил фонарик ей в лицо, чтобы ослепить ее. Она мучительно зажмурилась. Затем, заметив, что он снова опустил лампу, Лафонд подняла веки и увидела, что он непрерывно сжимает и разжимает правый кулак. От него исходила нервозность и агрессивность, и она знала, что ее положение очень серьезно.
– Я не могу вечно держать тебя здесь, – сказал он, – ты должна это понять. А если ты будешь обильно есть и пить, это продлится дольше. Поэтому запасы мы уберем.
«
В этот момент пленница увидела корзину, которую похититель поставил рядом с собой. В ней он, вероятно, унесет стеклянные и консервные банки, и она будет мучительно околевать здесь внизу, медленно и незаметно.
– Пожалуйста, – произнесла Моник. Ее голос теперь уже слушался ее, но звучал очень тонко и запуганно. – Пожалуйста, отпустите меня. Я… я ведь ничего вам не сделала…
Она знала, что эти слова звучат по-детски, но у нее хватало сил лишь на то, чтобы жалобно скулить и просить, как просит ребенок. Она и чувствовала себя такой же маленькой, беспомощной и отданной на произвол судьбы.