Моник с удивлением наблюдала, как его ненависть сменилась ранимостью, которую можно было ощутить почти физически. В этот момент она поняла, что этому человеку была нанесена глубокая травма и он не смог с этим справиться. В каком-то смысле ее похититель тоже был жертвой и защищался от жестокости жизни с тем же инстинктом самосохранения, как и любое живое существо.

– О чем вы мечтали? – спросила она.

«Сделайся его союзником. Покажи ему, что ты его понимаешь. Что ты такая же, как он».

Но вместо ответа тюремщик сам задал ей очередной вопрос:

– Какой была семья, в которой ты выросла?

Лафонд понятия не имела, к чему он, собственно, клонит, но, во всяком случае, по этому пункту она могла сообщить ему только хорошее.

– Это была отличная семья, – с теплом в голосе ответила она и заметила, что при воспоминании о детстве на глаза у нее навернулись слезы. – Мои родители очень любили друг друга, а меня просто-напросто боготворили. Им очень долго пришлось ждать моего появления, и они были уже довольно старыми, когда я появилась на свет. Поэтому я, к сожалению, рано их потеряла. Мой отец умер восемь лет назад, а мать – пять.

Мужчина с презрением посмотрел на нее.

– Ты называешь это рано? Рано?

– Ну, я думаю…

– Знаешь, когда я потерял свою мать? Когда мне было семь. А вскоре потерял и отца.

Сейчас пленнице было наплевать на травматические обстоятельства его детства, но она собрала все свои силы, чтобы проявить сочувствие и заинтересованность.

– Отчего они умерли?

– Умерли? Может быть, то, что произошло с моим отцом, и можно назвать «умер». А моя мать просто свалила. Одна ее подруга, одна чертовски безответственная подруга подала ей идею, что в ней таятся фантастические таланты, которые она напрасно растрачивает на скучную жизнь в семье. Ну и она освободилась, оставив мужа и четырех детей, съехалась со своей подругой и стала пробовать себя в качестве художницы и певицы. Ее успехи можно в лучшем случае назвать умеренными – но это неважно, ведь дело прежде всего в том, чтобы быть свободной, креативной и выразить себя… Когда мне было девятнадцать, ее задавил пьяный водитель в Берлине. Она умерла от полученных травм. Но к тому времени у нас уже давно не было контакта.

– Это… наверное, было ужасно для вас…

– Когда она покинула нас, мой отец еще какое-то время держался, но так и не смог пережить эту потерю. Он начал пить, потерял работу… Я как сейчас вижу его перед собой… Как он в обеденное время сидит в зале нашей маленькой социальной квартиры, когда я приходил из школы; небритый, с опухшим лицом и красными глазами… только что выползший из кровати и уже снова присосавшийся к бутылке водки. Раньше он был сильным, жизнерадостным мужчиной, но опустился прямо на глазах своих детей. А потом умер от цирроза печени.