Дафна с тоской разглядывала далекие огни ресторанов, театров, жилых домов и цеплялась за сознание отца.

Фред в сгустившихся сумерках стоял, прислонясь к стене домика. Канино, остановившись рядом, достал из кармана рубахи пачку «Кэмел».

– Музыка, синхронизированные вспышки огней – все это вместе, – заговорил он, – к рассвету гарантируют ей диссоциацию личности. Пусть двое парней спустят вниз с горы тот кусок промасленного стекла. А сам оставайся здесь, – он потянулся. – Выпью-ка я пивка. Хочешь пива?

– Я не пью. План по ее стиранию в силе? – спросил Фред, кивнув в сторону грузовика и палатки.

– Еще бы, черт побери. Стирать Шарлотту нельзя – она слишком долго участвовала в наших делах, мы потеряем несколько лет. Она дура или нас принимает за дураков. Дьявол, ведь это она спала с тем старикашкой в Нью-Джерси, чтобы достать для нас записи Эйнштейна из Принстона! Помнишь старика, который потом повесился в камере? Добыли бы мы эти бумаги без Шарлотты? Может да, а может и нет. К тому же, устранив Шарлотту, мы не помешаем этой детке сжечь фильм Чаплина. Нет, убирать надо девчонку.

– Убить ее отца?

– Конечно, почему бы и нет? С Шарлоттой завтра утром он наверняка не пойдет, так что это будет несложно. Однако, – Канино тихо рассмеялся, – завтра в полдень он снова будет жив, в абсолютно новом мире. Просто окажется, что у него никогда не было дочери.

24

Двенадцатигранная комната мотеля была набита битком. Фрэнк Маррити с Шарлоттой сидели на двуспальной кровати, поставив между собой пепельницу прямо на покрывало. Лепидопт и Малк сели на ковер, а старый Мишел устроился под лампой за письменным столом у двери ванной и тер уставшие глаза. С другой стороны кровати, загородив одно из окон, расположенных на высоте колена, стояла цементная плита, которую Маррити последний раз видел в бабушкином сарае. С тех пор в нее, как видно, успели пострелять – правый отпечаток ладони был выщерблен, отпечаток прута тоже, а «С» в слове Сид полностью откололось. Рядом с плитой громоздились четыре картонные коробки для переезда, из верхней торчали старые, в матерчатой изоляции, провода. В свете лампы, мерцающей из-под купола потолка, все казалось залитым старинной сепией.

Письма Эйнштейна, спасенные Маррити, лежали на столе перед Мишелем – каждое в отдельном пластиковом кармашке.

– Прочел я письма, – заговорил Мишел, откинувшись на спинку стула подальше от лампочки, в свете которой его лицо напоминало череп. – Это все дополнения. Ценные, однако Эйнштейн исходил из того, что его адресатка уже знает многое из того, что нам неизвестно. – Он, как я заметил, уделил не одну страницу каким-то «Сказкам Грюмбера», – вставил Лепидопт. – Я бы их поискал.