Светлый фон

Леонард чувствовал себя уничтоженным. Никакая сила теперь не могла бы заставить его рассказать Фарли о беседе с Краузе в пабе.

– Так что ж такого открыл вам этот Краузе?

– Ничего.

– Ничего?

– Точнее, массу всего. Он рассказал мне о кризисе в математике и парадоксе лжеца. О Гёделе и Гилберте. Объяснил, что предшествовало работе «О вычислимых числах».

– А о том, что делал во время войны?

– Ни слова. Как только я заводил об этом речь, он начинал нервничать и менял тему.

– Когда вы с ним виделись?

Корелл ответил. Он объяснил – что самому ему казалось правдой, – что до сих пор не упоминал имени Краузе из желания выглядеть умнее, чем он есть. Поэтому и выдал за свои рассуждения кембриджского математика о парадоксе лжеца. Это было глупо и недостойно, признался он. Но логик не открывал ему государственных тайн, только не он.

– Вам не в чем его винить.

– Однако вы сами навели на него подозрения.

– Я же сказал, что вел себя как идиот.

– Так исправьтесь. Объясните, что заставило вас провести вечер в компании совершенно незнакомого человека.

На это Кореллу нечего было сказать, кроме того, что им было интересно друг с другом. Самого его больше удивляло то, что такой человек, как Краузе, потратил на невежественного полицейского весь вечер.

***

Фарли видел, как сник Корелл. Его опухшие веки дрожали; дрожала рука, касаясь вспотевшего лба. Помощник инспектора напомнил ему Алана Тьюринга в Челтенхэме. Настал один из тех моментов, которые он больше всего не любил в своей работе. Фарли перевел взгляд на свои руки со старческими скрюченными пальцами и морщинистой кожей. Что же такое произошло? Он посмотрел на окно и попытался разогнуть спину.

– По-моему, Краузе просто хотел немного просветить меня, – сказал Леонард.

Фарли задумался. Насколько правдоподобным было это объяснение? Математик-любитель пьет пиво с кембриджским профессором в надежде набраться знаний. Краузе был хорошим популяризатором, это так. Фарли помнил его блистательные лекции о Гегеле в четвертом бараке. Тем более ученый не мог упустить возможности рассказать кому-то о Тьюринге. Похоже, полицейский говорил правду. Это была болтовня, не более. Как же Фарли устал от всего этого… Он придал лицу строгое выражение и наставительно заметил:

– Краузе мы тоже допросим, как вы понимаете. И вам придется отвечать, если вы что-то от меня утаили.

– Я ничего не утаил.