— …итак, сначала я научился быть хамелеоном.

— Ты хочешь сказать, что научился тогда рыгать, жаба ты моя невоспитанная.

— Да нет же, я о цвете кожи, знаешь ведь, хамелеоны умеют менять свой цвет, когда им это нужно.

— Знаю, конечно. Когда они сидят на зеленой листве, то сами становятся зелененькими. Так ты тоже зеленел, лягушонок?

Он слегка пожал кончики ее пальцев своими.

— Внимай, кокетка, пояснениям несравненного Смайли о его патентованной технике хамелеона-броненосца, в два счета обламывающего наглецов в «профессиональных беседах».

Ее глаза были так близко от его глаз, она смотрела на Смайли с обожанием.

— Техника основывается на той неоспоримой аксиоме, что интервьюируемый, любящий больше всех на свете себя самого, неизбежно будет симпатизировать своему отражению. Следовательно, задача заключается в том, чтобы воспроизвести социальную, политическую и интеллектуальную окраску оппонента. Примечание: самое сложное здесь — это угадать с темпераментом. Требуются немалый опыт и актерское дарование.

— Жаба надутая, но любовник неглупый.

— Тихо ты! Бывает, правда, натолкнешься вдруг на плохое настроение, упрямство, дурное состояние духа — тут уж приходится действовать по другой схеме — как броненосец.

— А где же твои пояса со щитками?

— Нет, тут дело заключается в другом: плавное — поставить противника в такое положение, когда ты возвышаешься над ним. Меня когда-то готовил для конфирмации старый епископ на покое. Покой покоем, но я был единственным его слушателем, и за половину воскресенья он успевал так меня накачать своими наставлениями, что хоть принимай тут же епархию. Но я нашел на него управу: разглядывая во время этих нравоучительных монологов его лицо, я мысленно воображал, что оно у меня на глазах покрывается густой шерстью. Вот этот прием и позволял мне чувствовать свое превосходство над ним. Ну, а дальше я начал развивать в себе эту способность: превращал его в своем воображении в обезьяну, заставлял застревать в окнах со скользящей рамой, отправлял голышом на масонские сборища, обрекал наподобие гадов вечно пресмыкаться на пузе…

— Ах, мерзавец, гадкая жаба!

Да, именно так всегда и было. Но вот в последних встречах с Мэстоном Смайли забыл об этой своей способности: он слишком близко принял к сердцу всю эту историю. Еще когда Мэстон только делал первые пробные шаги, прощупывал его, он чувствовал только усталость и отвращение — потому и не дал ему должного отпора. Наверняка и Мэстон подозревал Эльзу Феннан в убийстве — по всему чувствовалось, что у нее имелись на то веские основания, — но он не хотел этого знать. Для него этой проблемы просто не существовало; подозрение, богатый профессиональный опыт, чутье разведчика, здравый смысл, наконец — для Мэстона весь этот набор — пустой звук, он признает только фактический материал, твердые улики. Вот письмо — это реальный факт, министры и всякие там Х.С. тоже реальность. В спорах и дрязгах за сферу влияния департамент не интересовали смутные подозрения какого-то отдельного офицера.