– Добрый вечер, – поздоровался он.

Я удержал руку, и мы с тобой застыли в двух футах друг от друга, пока шаги не затихли вдали.

– Садись в машину.

Ты открыла дверцу и села за руль, попав ключом зажигания лишь с третьей попытки. Было всего четыре часа дня, но уже темнело. Шел дождь, и всякий раз, когда навстречу ехала машина, свет фар отражался от мокрого асфальта, заставляя тебя щуриться. Ты по-прежнему плакала и проводила рукой под носом.

– Только погляди на себя, – с отвращением сказал я. – Филипп знает, что ты такое на самом деле? Жалкая хнычущая мышь, а не женщина!

– Я не сплю с Филиппом, – произнесла ты, делая паузу после каждого слова. Я с размаху врезал по передней панели. Ты вздрогнула. – Я не в его вкусе, он же…

– Не говори со мной как с идиотом, Дженнифер! У меня есть глаза, я вижу, что между вами происходит!

Ты резко затормозила на красный, затем столь же резко нажала на педаль газа, когда включился зеленый. Я развернулся на сиденье боком и пристально следил за тобой. Я хотел угадать что-нибудь по твоему лицу, догадаться, о чем ты думаешь. Думаешь ли ты о нем. Я видел, что не ошибся, хотя ты и пыталась это скрыть.

Как только мы приедем домой, я это прекращу, думал я. Как только мы попадем домой, я отучу тебя думать вообще.

Глава 46

Глава 46

Королевский суд в Бристоле старше магистратского: от отделанных деревом коридоров веет солидностью и торжественностью. Приставы быстро выходят в коридор и возвращаются в зал суда; движение воздуха, создаваемое их развевающимися черными мантиями, заставляет трепетать углы бумаг на столе секретаря. Тишина неуютна, как в библиотеке, где давящее молчание вызывает желание закричать, и я с силой давлю основанием ладоней на закрытые глаза. Когда я убираю руки, все вокруг расплывается, кажется нечетким. Вот бы так было и дальше: размытые края и мутные силуэты кажутся не такими серьезными и угрожающими.

Теперь, когда я сижу на скамье подсудимых, я очень боюсь. Напускная смелость улетучилась, и хотя я холодею при мысли о том, что сделает Йен, если меня вдруг освободят в зале суда, я начинаю не на шутку бояться того, что ждет меня в тюрьме. Я нервно сжимаю руки, впиваясь ногтями в кожу левой ладони. Память наполняется эхом приближающихся шагов по металлическим переходам и узкими нарами в серых камерах с такими толстыми стенами, что никто не услышит моего крика. Почувствовав резкую боль, я опускаю глаза и вижу, что вонзила ногти до крови. Я вытираю выступившие капли, оставляя розовые мазки на тыльной стороне другой руки.

В подобии ложи, куда меня поместили, хватит места еще для нескольких человек. Два ряда стульев привинчены к полу, сиденья поднимаются, лишь стоит привстать, как в кино. С трех сторон меня окружает не вяжущаяся с классической обстановкой стеклянная перегородка, и я смущенно ерзаю на стуле, когда зал суда начинает наполняться. Сегодня зрителей куда больше, чем на первом слушании, и на их лицах не кроткое любопытство магистратских «вязальщиц», а жгучая ненависть ревнителей правосудия. Смуглый человек в кожаной куртке на два размера больше, чем нужно, сидит, подавшись вперед, кривя рот в молчаливой ярости. Я начинаю плакать, но он лишь качает головой, с отвращением оттопырив губу.