Эмили, одергивающая короткую вульгарную юбку. Ее нервозность, постоянно исходящие от нее беспокойные флюиды. Такая робкая и понимающая, что можно блевануть.
Эмили, одергивающая короткую вульгарную юбку. Ее нервозность, постоянно исходящие от нее беспокойные флюиды. Такая робкая и понимающая, что можно блевануть.
Девицы в углу. Их хихиканье, взгляды и улыбочки.
Девицы в углу. Их хихиканье, взгляды и улыбочки.
Я не улыбаюсь в ответ. По крайней мере, этим вечером.
Я не улыбаюсь в ответ. По крайней мере, этим вечером.
С меня хватит. Я устал от этих людей.
С меня хватит. Я устал от этих людей.
Тут я вижу Лупоглазку.
Тут я вижу Лупоглазку.
Она стоит в углу в полном одиночестве. Платье ей велико и висит на ней мешком. Это все равно что надеть «Шанель» на ходячую палку.
Она стоит в углу в полном одиночестве. Платье ей велико и висит на ней мешком. Это все равно что надеть «Шанель» на ходячую палку.
Она теребит кончик носа. Неуверенно озирается.
Она теребит кончик носа. Неуверенно озирается.
Не вписывается. И никогда не впишется.
Не вписывается. И никогда не впишется.
Поворачивает лицо в мою сторону.
Поворачивает лицо в мою сторону.
Лицо, на которое я вынужден смотреть уже почти шесть лет. И с годами оно точно не становится краше. Глаза выпирают из ее башки, как маленькие шарики. Губы – тонкие, как черточки, остренький нос. К тому же у нее появились прыщи.
Лицо, на которое я вынужден смотреть уже почти шесть лет. И с годами оно точно не становится краше. Глаза выпирают из ее башки, как маленькие шарики. Губы – тонкие, как черточки, остренький нос. К тому же у нее появились прыщи.