Явное раздражение в голосе.

— Устала от переезда? — спросил я.

— Ну… И это, и приспособление к другим условиям. Она очень хорошо пообедала, потом съела десерт, потом заснула. Сейчас она лежит через холл от меня. А я держу ушки на макушке… Ну, вы знаете.

— Само собой разумеется.

— Ее комната примыкает к нашей спальне, и я держу дверь открытой, а внутри горит ночник. И я время от времени могу поглядывать на нее.

— А как вам удается поспать при таком режиме?

— О, я ухитряюсь. Если я устаю, то дремлю вместе с ней. Мы так много времени проводим вместе, что у нас как бы выработался одинаковый режим.

— А вы дежурите попеременно с Чипом?

— Нет. Я не могу допустить этого — у него в этом семестре слишком большая нагрузка. Скоро ли вы собираетесь посетить нас?

— Завтра, если вас это устраивает.

— Завтра? Конечно, гм… Вторая половина дня подойдет? Около четырех?

Я подумал о пробке на дороге номер 101 и ответил:

— А может быть, чуть раньше?

— Гм… О'кей — в три тридцать.

— Думаю, даже еще пораньше, Синди. Например, в два?

— О, конечно… Мне нужно кое-что сделать — давайте в два тридцать?

— Прекрасно.

— Итак, доктор Делавэр, ожидаем вашего визита.

* * *

Я пошел в спальню, думая о том, что в больнице голос Синди казался не столь нервным, как дома. Что-то будоражило ее — вызывало беспокойство, которое, в свою очередь, приводило к манипуляциям Мюнхгаузена?