— Возьмем твою машину. Я не собираюсь демонстрировать «порше» в таком районе.

Я вывел из гаража «севиль», он поставил коробку в кузов, залез в кабину и скомандовал:

— Поехали.

Я следовал его указаниям и направился по бульвару Сансет к дороге 405, ведущей на юг, где растворился в потоке несущихся в сторону аэропорта грузовичков со светящимися красным задними огнями. На пересечении с шоссе Санта-Моника я свернул к Лос-Анджелесу и поехал на восток по скоростной полосе. Шоссе было на редкость пустынным, таким я его никогда не видел; смягченное теплой влажной дымкой, оно выглядело как-то по-импрессионистски.

Майло опустил стекло и закурил дешевую сигару, пуская дым в проносящийся мимо город. Он выглядел усталым, будто весь выговорился по телефону. Я тоже чувствовал себя утомленным, поэтому мы оба молчали.

Вблизи Ла-Бреа низкий спортивный автомобиль с шумом догнал нас, проехал впритирку с моей машиной, выпустил клуб дыма и, прежде чем обогнать нас на скорости, близкой к ста милям в час, сверкнул всеми своими сигнальными огнями. Майло внезапно выпрямился — рефлекс полицейского — и наблюдал за автомобилем, пока тот не исчез из виду, и только тогда опять расслабился и принялся смотреть в боковое стекло.

Я проследил за его взглядом, устремленным на луну цвета слоновой кости, подернутую полосами облаков и какую-то жирную, хотя еще и не совсем полную. Она висела перед нами как гигантское йо-йо, слоновая кость, покрытая пятнами зелено-бурого цвета.

— Третья четверть луны, — сказал я.

— Больше похоже на семь восьмых. Это означает, что почти все психи начинают колобродить. Езжай дальше по десятой дороге до пересечения и сверни у Санта-Фе.

Он продолжал тихо бормотать указания о направлении движения до тех пор, пока мы не добрались до обширного безмолвного района оптовой торговли, складов и литейных. Никакого освещения, никакого движения на улицах, немногие машины, которые я заметил, стояли на площадках, огороженных для безопасности заборами, смахивающими на тюремные. По мере удаления от побережья дымка рассеивалась и очертания зданий центральной части Лос-Анджелеса становились более четкими. Но здесь, на фоне черной громады границ города, я с трудом мог различить похожие на мираж силуэты домов. Тишина казалась унылой — будто все душевные силы здесь истощились. Будто географические границы Лос-Анджелеса превысили запасы его энергии.

Майло указывал путь. Мы миновали несколько крутых поворотов и ехали по полосам асфальта, которые могли сойти за улицы или переулки, по лабиринту, из которого я не смог бы выбраться самостоятельно. Майло забыл о своей сигаре, она потухла, но запах табака остался в машине. И хотя задувавший в окно ветерок был теплым и приятным, мой друг начал поднимать стекло. Я понял причину этого раньше, чем он перестал крутить ручку стеклоподъемника. Новый запах подавил вонь жженого сукна от дешевой сигары. Какой-то металлический, сладкий и горький одновременно — запах гниения. Он проникал даже через стекло. И еще звук, холодный и звонкий, как аплодисменты стального гиганта, звук, скрежещущий где-то далеко в ночной тиши.