Д’Агоста сразу же понял. Это напоминало тех патологоанатомов, которые, вскрыв желудок жертве убийства, принимаются отпускать шутки о спагетти и фрикадельках. Ужас того, что они с Пендергастом только что видели, требует выхода, пусть и посредством неуместного юмора.

– Возвращаясь к делу, – поспешил сказать Пендергаст. – Должен вам признаться, что я лично чувствую огорчение и даже смирение.

– Это почему?

– Озмиан совершенно меня одурачил. До того момента, когда он подсунул нам Хайтауэра в качестве подозреваемого, у меня и в мыслях не было, что один из возможных подозреваемых и есть Озмиан. Это будет долго, очень долго не давать мне покоя.

Эпилог

Эпилог

Два месяца спустя

Заходящее солнце позолотило склоны Внешних Гималаев Индии, отбрасывавших длинные тени на предгорья и каменистые долины. У основания горного хребта Дхауладхар в штате Химачал-Прадеш, милях в пятидесяти к северу от Дхарамсалы, стояла тишина, если не считать доносящихся издалека звуков тибетского лонгхорна, созывающего монахов на обед.

От кедрового леса поднималась дорожка, она петляла на скалах устрашающей крутизны, начиная долгий подъем к вершине Хануман-джи-Ка-Тиба, или Белой горы, высотой 18 500 футов, самого высокого пика хребта. Мили через две от дорожки отходила едва заметная тропа и, сворачивая в сторону от пика, прижималась к стене скалы, на которой она совершала несколько узких головокружительных витков, пока наконец не достигала вершины. Здесь несколько сотен лет стоял большой монастырь, построенный на голых скалах и практически невидимый на склоне горы. Время и стихии почти полностью выветрили высеченные в камне украшения на отлогих парапетах и крышах с башенками.

Высоко на склоне, в маленьком монастырском дворе, окруженном с трех сторон колоннадой, с которой открывался вид на долину внизу, сидела Констанс Грин. Она сидела неподвижно, глядя на четырехлетнего мальчика, играющего у ее ног. Мальчик выкладывал бусины четок рисунком выдающейся сложности для ребенка его возраста.

Лонгхорн прохрипел во второй раз, и в темном проеме двери появилась фигура: человек лет шестидесяти с небольшим, облаченный в ало-шафрановую мантию буддистского монаха. Он посмотрел на Констанс, улыбнулся и кивнул.

– Пора, – сказал человек на английском с тибетским выговором.

– Я знаю.

Она раскрыла объятия, мальчик поднялся, повернулся, обнял ее. Она поцеловала его в голову, в одну щеку, в другую, потом отпустила и позволила монаху по имени Цзеринг взять мальчика за руку и увести через двор в крепость монастыря.