Через туннели своих глаз Виржиния наблюдала за тем, что происходит с ее телом и как Лакке пытается ее спасти.
Это не она сопротивлялась и размахивала руками. Это та, другая, которая хотела жить, хотела, чтобы ее оболочка продолжала жить. Сама она сдалась, как только увидела горло Гёсты и почувствовала вонь в квартире. Будь что будет. Она в этом участвовать не собиралась.
Боль. Царапины саднили. Но это скоро пройдет.
Лакке прочитал это в ее глазах. Но не смирился.
В панике он пытался оторвать котов от Виржинии. Они держались до последнего, клубки мускулов, покрытые шерстью. Те немногие, кого ему удалось отцепить, рвали ее одежду в лохмотья, оставляя на коже длинные кровавые полосы, но большинство впились насмерть. Он пробовал колотить по ним кулаками, слышал, как ломаются кости, но стоило одному упасть, как его место занимал другой. Коты карабкались друг на друга, сгорая от нетерпения…
И вдруг – темнота.
Он отлетел на метр от удара в лицо, чуть не упал и ухватился за стену, хлопая глазами. Гёста стоял рядом с Виржинией, сжимая кулаки, и смотрел на него глазами, полными яростных слез.
– Им же больно! Им же
Виржиния превратилась в клубок орущей и шипящей шерсти. Мириам дотащилась до нее, поднялась на задние лапы и укусила за ногу. Увидев это, Гёста наклонился к ней и погрозил пальцем:
– Милая, так нельзя. Это больно!
Лакке утратил всякое соображение. Он сделал два шага вперед и поддел Мириам ногой. Нога погрузилась в ее пузо, полное котят, но Лакке даже не испытал отвращения, лишь удовлетворение, когда мешок внутренностей отлетел в сторону и ударился о батарею. Он схватил Виржинию за руку —