– Тимоти Крюгер, – произнес наконец ван дер Грааф, – это просто убийца. Без лишних слов. То, что его так и не арестовали, не осудили и не посадили в тюрьму, никоим образом не умаляет его вины в моих глазах. История берет начало семь… нет, восемь лет назад. Был тут один студент, фермерский паренек из Айдахо. Умница, сложен, как Адонис. Фамилия его была Сэксон. Джеффри Сэксон. Он приехал сюда учиться – первый в своей семье, кто закончил среднюю школу, мечтал стать писателем… Его взяли на спортивную стипендию – гребля, бейсбол, футбол, борьба, – и он ухитрился преуспеть во всем этом, учась на круглые пятерки. В качестве профильного предмета выбрал историю, и я был его научным руководителем, хотя на тот момент уже не преподавал. Мы очень много беседовали – здесь, прямо в этом кабинете. Вести беседы с этим парнишкой было истинным удовольствием. У него имелся настоящий вкус к жизни, истинная жажда знаний.

В уголке одного печального голубого глаза собралась слеза.

– Простите. – Старик вытащил льняной платок и промокнул щеку. – Пыльно тут; пусть уборщицу пришлют, что ли…

Он пригубил виски, и когда вновь заговорил, голос его ностальгически ослаб.

– У Джеффри Сэксона была любознательная, пытливая натура настоящего ученого, мистер Делавэр. Помню, как он впервые появился здесь и увидел все эти книги. Словно ребенок, которого оставили одного в магазине игрушек. Я разрешал ему брать с собой редчайшие антикварные тома – все, начиная от лондонского издания хроник Иосифа[100] до антропологических трактатов. Джеффри жадно поглощал их один за другим. «Господи, профессор, – говаривал он, – и нескольких жизней не хватит, чтобы изучить хотя бы малую часть того, что стоит знать!» А это первый признак настоящего интеллектуала, на мой взгляд, – способность познать собственную незначительность в отношении всей массы знаний, накопленных человечеством.

Остальные, естественно, считали его деревенщиной, жалким провинциалом. Насмехались над его одеждой, манерами, недостатком изысканности. Джеффри рассказывал мне об этом – я уже стал для него кем-то вроде суррогатного дедушки, – и я заверил его, что он предназначен для куда более благородной компании, чем может предложить Джедсон. Вообще-то я постоянно склонял его перевестись куда-нибудь на Восток – в Йель, Принстон, – где его ждал бы существенный интеллектуальный рост. С его оценками и письмом от меня это вполне могло выгореть. Но Джеффри этого шанса так и не дождался.

Он начал засматриваться на одну юную даму – одну из Двух Сотен, довольно симпатичную, но на самом-то деле совершеннейшую посредственность. Само по себе это не было ошибкой, поскольку и сердцу, и гормонам в этом возрасте не прикажешь. Ошибкой было выбрать особу женского пола, которой уже домогался другой.