– И его смерть списали на несчастный случай, – тихо проговорил я.

– Такова была официальная версия. Крюгер сказал, что оба оказались вовлечены в какую-то сложную серию захватов, и в результате переплетения торсов, рук и ног Джеффри получил серьезную травму. А кто может это оспорить – несчастные случаи нередки на борцовских поединках… В худшем случае все выглядело так, будто два незрелых юнца просто проявили глупую безответственность. Но для тех из нас, кто знал Тимоти, кто понимал всю глубину соперничества между ними, это было далеко не удовлетворительное объяснение. Колледж страстно желал замять случившееся, а полиция была только рада взять под козырек – зачем переть на миллионы Крюгеров, когда есть еще сотни бедных людей, которые совершают преступления?

Я был на похоронах Джеффри – специально слетал в Айдахо. И перед самым отъездом в аэропорт столкнулся с Тимоти в кампусе. Теперь-то я понимаю, что он наверняка сам меня искал. – Губы ван дер Граафа сжались, морщинки вокруг них углубились, словно кто-то затянул шнурком вещевой мешок. – Он нагнал меня возле статуи Основателя. «Слышал, вы уезжаете, профессор», – бросил он. «Да, – отозвался я, – вечером улетаю в Бойсе». «Сказать последнее прости вашему юному прихожанину?» – спросил он. На лице у него было выражение совершеннейшей невинности, деланой невинности – господи, он же актер, так что мог манипулировать чертами лица по собственной воле! «А вам-то какое дело?» – спросил я. Он наклонился к земле, подобрал сухую дубовую веточку, надменно ухмыльнулся – такую же ухмылку вы можете видеть на фотографиях охранников нацистских концлагерей, мучающих заключенных, – с хрустом сломал веточку в пальцах и дал ей упасть на землю. А потом рассмеялся.

Никогда в жизни я не был так близок к тому, чтобы совершить убийство, доктор Делавэр! Будь я помоложе, посильнее, надлежащим образом вооружен, я бы сделал это! А так я просто остался стоять, впервые в жизни потеряв дар речи. «Приятной поездки», – сказал Крюгер и, все так же ухмыляясь, попятился назад. Сердце у меня так колотилось, что я почувствовал приступ головокружения, но как-то ухитрился устоять на ногах. Когда он скрылся из виду, я не выдержал и разрыдался.

Наступила продолжительная пауза.

Когда он более или менее взял себя в руки, я спросил его:

– А Маргарет знает про все это? Про Крюгера?

Он кивнул.

– Я ей все рассказал. Она – мой друг.

Так что несостоявшаяся публицистка оказалась скорее пауком, чем мухой, в конце-то концов.

– И еще один момент – та девушка. Та самая, из-за которой вышел весь сыр-бор. Что с ней стало?