– Сколько у нас времени? – решился все же спросить Петер.

– На прикид – не больше часа, – стараясь избежать похоронных интонаций, сказал Хайнц. – Кто-нибудь знает уровень радиации в реакторном зале? И какая там температура?

Роберт сел на стол. По лицу его струился пот, сорочка покрылась темными пятнами.

– Десять зивертов, если верить эксплуатационникам. Температура – около шестидесяти градусов.

Хайнц кивнул.

Десять зивертов – смертельная доза. Гарантирована острая лучевая болезнь с неизбежным смертельным исходом. Он вспомнил Кнута Сведберга – еще до того, как были обнародованы детали, Хайнц прекрасно знал, через какие муки тот прошел. Неукротимая рвота, выпадение волос, необратимые повреждения костного мозга, тяжелые неврологические симптомы.

– Как мы можем восстановить охлаждение? – спросила Соня.

Собранно и решительно.

– Надо что-то придумать… – вздохнул Роберт и склонился над своим лэптопом.

Через десять минут в зале управления было не протолкнуться. Прибежали техники и инженеры с «Форсмарк-2» и «Форсмарк-3», спасатели.

Роберт, как начальник смены, еще раз кратко описал повреждения. Если в ближайший час не будет восстановлено охлаждение, реактор взлетит на воздух. Второй Чернобыль.

– Морская вода? – спросила Соня.

Роберт кивнул.

– Погубим реактор, но у нас нет другого выхода. Над ликвидацией утечки будем работать параллельно. Все согласны?

Никто не сказал ни слова.

В зале стало очень тихо. Только периодически, с равными промежутками, вскрикивали сирены.

Похоже на палату интенсивной терапии, где попискивают мониторы, регистрирующие сердечный ритм, давление и насыщение крови кислородом у безнадежно больного пациента.

Безнадежно больной реактор. Сегодняшний день он не переживет.

Хайнц посмотрел на Роберта.