– Элиза, спасибо не за расследование.

– А… Что?

Он фыркает – почти смеется. Смех рокочет в его груди, не вырываясь наружу.

– За то, что ты сделала для меня. Я вечно капризный колючий козел. Но даже я не могу не заметить, как вел себя всю эту неделю. Не думаю, что кто-то осудил бы тебя, если б ты отстранилась. Но ты поступила иначе. Подошла ко мне и помогла удержаться на ногах. Te amo[92], Элиза Стерлинг, и не хочу никогда принимать твою помощь как нечто само собой разумеющееся. Так что неважно, считаешь ли ты, что я должен благодарить или нет, – все равно скажу спасибо за все, что ты для меня сделала за эту ужасную неделю. Te lo agradezco de todo corazon[93].

Теперь я определенно проснулась, а глаза затуманили слезы. Я никогда не сомневалась, что Брэн любит меня – он демонстрировал это тысячью способов, но редко говорил вслух. Как, собственно, и я сама. Мы проводим столько времени на работе, с командой или семьей, что странно говорить об этом вслух чаще. Потому слова «я тебя люблю», когда мы их произносим – всегда серьезным тоном, никогда не мимоходом, – становятся особенно важны.

Сажусь прямо, чтобы поцеловать Брэна в кончик носа:

– Я тоже люблю тебя, H`aim Sheli[94].

Раздается назойливо громкий звонок рабочего телефона. Бормочу ряд ругательств на пяти языках. Брэн же только смеется, вытаскивает гаджет из футляра и протягивает мне.

– Стерлинг слушает.

– Значит, Кирни с Рамирес, очевидно, неспособны отвечать сами за себя, – раздается женский голос. Через секунду понимаю, что это Уоттс. – Полагаю, это означает, что ты тоже там.

– Вы рекомендовали Рамирес составить график и выгуливать меня согласно ему.

– Заходи к нам. Примешь душ, потом накормим тебя.

С этими словами Уоттс отключается. Окажись я сейчас рядом, она, наверное, протянула бы мне протеиновый батончик.

Тащим с собой сумки. Брэн бросает свою на стол и направляется в конференц-зал поговорить с Виком. Я же беру сумку, которую приготовила мне Прия для встречи с Дэвисом, и иду в душ. Мерседес следует за мной с коробкой липкой пленки для перевязки. Закалываю волосы и принимаю самый быстрый (не считая тех, что в лагере скаутов) душ в жизни. Выхожу, переодевшись в чистое, и Мерседес меняет повязку. Оставшиеся волдыри быстро уменьшаются, что радует.

– Накрасишься сама, а я разберусь с прической, – велит она и тянется ко мне щипцами для завивки, опять позаимствованными бог знает у кого из агентов.

Через пятнадцать минут возвращаемся наверх – как раз в тот момент, когда приносят кучу китайской еды. Все остальные направляются в конференц-зал, а я сворачиваю к своему столу – положить сумки. Когда присоединяюсь к остальным, Вик встает и заключает меня в знаменитые «объятия Хановериана» – теплые, сильные, в меру удушающие.