– Почему я должна тебе верить? Пока сама ее не увижу, денег не получишь.
– Ну ты и зануда… Я что, среди ночи должен людей тревожить?
Он вздохнул в знак того, что согласен – потревожит, куда же деваться? Мне стало стыдно – за свою неприязнь, за подозрительность.
Мужчина постучался – сначала тихонько, затем – настойчивее.
Минут через пять дверь открылась. На пороге стояла… нет, не Кейси. Другая женщина. Лицо ее досадливо кривилось, она моргала спросонья, но выглядела прилично – никаких признаков наркотического или алкогольного опьянения, пижамные штаны и чистая футболка.
– Джереми, ты совсем сдурел? Ночь на дворе! – сказала женщина. – Что стряслось?
Он указал на меня пальцем.
– Вот эта Конни ищет.
С улицы было видно, что в доме прибрано. Я даже разглядела опрятный ковер на полу. Пахло чесноком и луком, будто недавно стряпали что-то сытное, аппетитное.
Теперь женщина воззрилась на меня. Щелкнула пальцами, произнесла:
– Ну, здравствуй. Чем помочь?
Я отвернулась, чтобы ей было не видно, как я расплачиваюсь с этим Джереми. Он живо скрылся, а я показала женщине фотографию.
– Это моя сестра. Она здесь, верно ведь?
С явной неохотой женщина отступила, пропуская меня в холл.
Я нашла Кейси спящей на узкой кровати в чистой комнате. Вторая такая же кровать пустовала. Что сестра не проснулась от стука, меня ничуть не удивило – она всегда, с самого детства, спала крепко.
– Спасибо, – сказала я своей провожатой, рассчитывая, что она оставит нас наедине.
Женщина не двинулась с места, не шевельнулась, только вскинула бровь. Я поняла: она ждет реакции Кейси. Хочет убедиться, что та мне рада; в противном случае выгонит меня. Вон как глядит: явно готова к обороне. Такую готовность, такую решимость я наблюдала у женщин, среди которых росла, в том числе у бабушки. Позднее это выражение переняла и Кейси. Я тоже умею его копировать, использую иногда на работе, но мне это стоит определенных усилий.
Я тронула Кейси за плечо, слегка потрепала. Потом удвоила усилия.
– Кейси, проснись. Это я, Мики. Проснись.
Она открыла глаза. В считаные секунды выражение ее лица изменилось четырежды. Сначала это было недоумение, затем – смущение, следом удивление, наконец стыд.