Удар ногой по ребрам, хруст,
– Хорошо, – сказала Сюзанна. – И что бы ты с ними сделал?
Слова замерли у меня в горле. Ни за что на свете я не сумел бы описать, что именно сделал бы с ними и как сильно мне этого хотелось. Я покачал головой.
– И каково тебе было, когда ты понял, что ничего не можешь им сделать?
Меня пронзило воспоминание, как саднило кулак, которым я снова и снова молотил в стену, как нога превратилась в один сплошной синяк, потому что я наказывал ее каждым тяжелым предметом, который сумел найти, как бессильно моталась голова от пощечин. Я не мог дышать.
– А теперь представь, – продолжала Сюзанна, не сводя с меня пристальных глаз, – представь, что тебе это удалось.
Воздух ринулся в мою грудь, и в бесконечный головокружительный миг я почувствовал все: неописуемый, невыносимый восторг от происходящего, гигантская молниеносная мощь, я без устали молочу кулаками, ногами, хруст костей, несмолкающие хриплые крики и наконец тишина – не осталось ничего, кроме ошметков изничтоженной плоти у моих ног, я стою с гордо поднятой головой, ощущаю, как бьется в жилах кровь, хватаю ртом воздух, точно вынырнул из очищающей реки в мир, снова ставший моим. Сердце вот-вот выломится из ребер и китайским фонариком взмоет ввысь, вылетит в окно и поплывет над темными деревьями. На одно безумное мгновение мне показалось, что я сейчас заплачу.
– Вот так и мы, – сказала Сюзанна.
Мы долго молчали. Пламя, паутина под потолком, страницы раскрытых книг на журнальном столике, мягкие волосы Сюзанны дрожали на слабеньком сквозняке.
– Ты рад? – спросил наконец Леон.
Я рассмеялся – хрипло, резко, чересчур громко.
– Рад?
– Ты же ничего не сделал. По крайней мере, ничего такого, из-за чего у тебя могли быть проблемы. Разве не приятно об этом узнать? – Я не ответил, и он добавил: – Может, зря мы тебе рассказали?
– Понятия не имею, – признался я.
– Я не хотел. По-моему, куда лучше было бы замять и забыть. Но Сью решила, что ты имеешь право знать.