– Мне было не по себе от того, что я внушила тебе, будто бы это сделал ты. Но тогда я не придумала ничего лучше. И оказалась права, так ведь? Хеппи-энд.

Я сухо усмехнулся:

– Я бы не загадывал.

– Все кончено. Копы от нас отстали. Можно обо всем забыть.

– Забудешь тут. Меня же Мелисса бросила.

– Наверное, ее достала вся эта хрень и скандалы. И я ее не осуждаю. Теперь ты можешь ей сказать, что ты тут ни при чем, и делу конец.

– Она будет на седьмом небе. – В полумраке Леон бросил на меня серьезный взгляд. – Она без ума от тебя.

– Сообщи ей эту радостную весть, – Сюзанна бросила окурок в огонь, – и живите долго и счастливо.

В окно тихонько сыпал дождь, дрожало пламя. Мне казалось, что они недоговорили, не раскрыли мне главную тайну, которая прольет свет на эту историю, так что все ее гнилые тени преобразятся, засияют и оживут, но что это за тайна, я не мог понять.

12

12

Казалось бы, Леон прав, после такого откровения мне должно было полегчать. Я не убийца, это ли не лучшая новость? К тому же – ай да Тоби, ай да юный сыщик! – я узнал, как и хотел, что случилось с Домиником, и в довершение всего мне стало предельно ясно, что Рафферти ничего нам не сделает, мы дома и свободны от подозрений. В общем, все сложилось как нельзя лучше.

Но легче мне не стало. Я никак не мог свыкнуться с новым положением дел. Мне бы, к примеру, изводить себя нравственными сомнениями – рассказывать ли обо всем остальным (хотя бы отцу, разве он не достоин знать, что мы с Хьюго ни в чем не виноваты?), – но ничего такого не происходило. Во мне их просто не было, не осталось сил для сомнений, оценок и раздумий. Словно Леон с Сюзанной привезли в дом огромную коробку из “ИКЕА”: скорее всего, она изменит весь интерьер, когда – и если – я наконец удосужусь собрать детали, пока же она валяется на проходе, и я то ногу об нее обдеру, то треснусь локтем.

Я вернулся к размеренной жизни – завтрак, душ, потом в кабинет и за работу. Сам я еду не готовил, но в положенное время делал перерыв и перекусывал чем-то из обнаруженных на кухне разрозненных запасов – кто-то, скорее всего моя мать, накупил кучу продуктов, не требовавших приготовления. После ужина садился в гостиной с ноутбуком Хьюго и копался в интернете, пока мозг не отключался, и тогда шел спать. По ночам, как ни странно, не ворочался с боку на бок, терзаемый скорбью, моральными дилеммами или как минимум чудовищными кошмарами, а спал мертвым сном.

Работа над дневниками Хаскинса продвигалась споро: я наконец приспособился к его почерку и стремительно прорывался сквозь страницы. Хаскинс всеми правдами и неправдами пытался добиться у Элейн Макнамары, кто же был отцом ее ребенка, но та наотрез отказалась отвечать, чем немало его взбесила. Гнусавый, преувеличенно учтивый голос Хаскинса отчетливо звучал в моей голове, я слышал, как он подчеркивал едва ли не каждое слово и довольно поперхивал после очередного неопровержимого довода. Как-то, засидевшись над дневниками и перебрав с ксанаксом (я снова принимал успокоительные, и не потому что нервничал – я уже не слонялся по дому ночи напролет и не бил себя, ничего такого, просто мне казалось, что так жить разумнее), я даже предложил ему кофе.