– Оливер…

Я поднял руку ладонью вперед, как страж перекрестка.

– Просто постой там минутку.

Он послушно застыл как вкопанный.

– О’кей. Все, что пожелаешь.

Я нетвердо стоял на полу. Сглотнул, подавив волну влечения. Я презирал его за то, что он заставил меня почувствовать это.

– Я хочу простить тебя, – пробормотал я, не думая над словами. – Хочу. Но, Джеймс, я мог бы убить тебя прямо сейчас, честно. – Мой голос дрожал то ли от злости, то ли от подступающих слез – я не знал от чего, и меня это не волновало. Я потянулся к нему, сжал кулак, схватив пустоту. – Я хочу… Боже, я не могу даже объяснить… Ты словно птица, ты знаешь?

Он открыл рот в каком-то замешательстве, но вопрос застыл у него на губах. Я резко, неизящно махнул рукой, чтобы он помолчал. Мысли мои вырывались наружу маниакально и беспорядочно.

– Воробей, может быть. Наверное, кто-то быстрый и легкий, неуловимый… но я чувствую, что если б мне только удалось поймать тебя, я бы тебя раздавил.

Он посмотрел на меня с таким обиженным выражением на лице, что я опешил. Но он не имел на это права: сейчас точно не имел. Полдюжины яростных, противоречивых чувств взревели во мне разом, и я сделал огромный, неуклюжий шаг по направлению к нему.

– Я так сильно хочу разозлиться на тебя и наверняка сумел бы это сделать, но не могу и потому злюсь на себя. Ты хоть понимаешь, как все несправедливо? – Теперь мой голос звучал тонко и пронзительно, как у маленького мальчика. Я возненавидел это – и потому выругался, громко: – Твою мать! Да пошло оно! Драл я себя, драл я тебя, будь оно проклято, Джеймс!

Я хотел схватить его, бросить на пол, опрокинуть… и сделать – что? Ярость невысказанной мысли встревожила меня, и с тихим, придушенным стоном я схватил книгу (она лежала на крышке сундука в изножье его кровати) и швырнул ее в Джеймса. Это был томик «Лира» в мягкой обложке, мягкий и безвредный, но он поморщился, почувствовав удар. Книжка упала на пол, одна страница криво свисала из переплета. Когда он поднял голову, его губы дрожали, и я тут же отвел взгляд.

– Оливер, я…

– Молчи! – Я ткнул в него пальцем, требуя тишины. – Молчи. И позволь мне… только… минуту. – Я зажмурился, зарылся пальцами в волосы. Тяжелый комок боли давил на переносицу, и глаза начали слезиться. – Что с тобой такое? – спросил я, и слова снова звучали хрипло от усилий говорить ровным голосом.

Я опустил руку и уставился на него, ожидая ответа. Я знал, что ничего не получу.

– Честно, я тебя ненавижу. И я хочу… Боже, я… нет, этого недостаточно.

Я покачал головой и в замешательстве посмотрел на него. Что же, черт возьми, с нами творится? Я всматривался в его лицо, ища хоть какой-нибудь намек, подсказку, за которую можно зацепиться, но долгое время он лишь дышал и молчал, и лицо его было искажено так, будто его легкие разрываются от боли.