Я спотыкался в беспощадной темноте, пока глаза не привыкли к холодному свету рабочей лампы в суфлерском углу. Помощник режиссера заметил меня и зашипел в микрофон гарнитуры:

– Будка? У нас есть живой Эдгар. Нет, настоящий. Выглядит потрепанным, но одет и готов к выходу. – Он прикрыл микрофон ладонью и пробормотал: – Гвендолин открутит тебе яйца, дружище.

И он снова переключился на сцену. Я на мгновение задумался, что он мог сказать, если бы я ответил ему, что Гвендолин волнует меня меньше всего.

На сцене Джеймс заканчивал разговор с графом Глостером. Он повернулся к собеседнику, расправив плечи и склонив голову в знак уважения к отцу.

– «Отжили мы лучшие годы! Идут на нас коварство с несогласием, измена и разрушительные беспорядки! Сыщи изверга, Эдмунд…» – Глостер.

Губы Джеймса дернулись, и я вспомнил, как странно все повторяется с прошлой ночи.

Он низко поклонился Глостеру и смотрел, как тот шагает по усыпанному звездами полу к кулисам. Когда он скрылся из виду, Джеймс, нагло вскинув голову, повернулся – теперь уже к залу.

– «Забавна глупость людская! Чуть случится с нами беда – хоть бы и по нашей собственной вине! – мы тотчас спешим свалить ее на солнце, луну и звезды, как будто мы были бездельниками по закону судьбы, дураками – по небесному велению, ворами от действия сфер, пьяницами – по влиянию планет на существо наше».

Он поднял глаза к «небу», сжал кулак и погрозил звездам. Смех сорвался с его губ и зазвенел в моих ушах, дерзкий и беззастенчивый. Джеймс поднял палец, указывая на одно созвездие из сотни, и заговорил более задумчиво:

– «Нет, думается мне: хотя бы самая целомудренная звезда поглядывала на мое рождение, все-таки остался бы я незаконным сыном».

Он снова рассмеялся, но на этот раз смех был горек. Я переступил с ноги на ногу, и волосы у меня на затылке встали дыбом.

– «Эдгар…» – произнес он.

Теперь он колебался, то ли сомневаясь, что я появлюсь на подмостках, то ли по каким-то иным причинам, – я не знал. И я шагнул в голубое море нашего звездного мира. Джеймс увидел меня, испугался, но тотчас опомнился, прошипев последние слова в сторону зрителей, сидящих в первом ряду.