И за это Грэм полюбил ее еще больше. Он понимал, что не сможет окончательно порвать с ней. Какие бы расстояния их ни разделяли, Грэм чувствовал, что Эмбер и Гленн нужны ему как никогда: от них всегда исходило поистине солнечное, почти животворное тепло, в котором он сейчас особенно нуждался.

Из окна на последнем этаже в доме напротив выглянула женщина. Она как две капли воды походила на его первую большую любовь – Лизбет Ламли. Однако, по последним сведениям, она жила все там же, в своем доме в Топике вместе с мужем и двумя сыновьями. Грэм встретил Лизбет, когда ему было пятнадцать. Она представляла какую-то косметическую компанию и позвонила к ним в дверь, когда он был дома один. На ней был желтый английский костюм, а ее черные распущенные волосы ниспадали на плечи; когда он открыл дверь, у него захватило дух. Лизбет спросила, можно ли ей поговорить с его матерью, и он ответил, что та уехала за покупками, но должна скоро приехать, хотя прекрасно знал, что вернется она только к вечеру. Грэм пригласил Лизбет в дом, усадил в гостиной и принес ей стакан апельсинового сока. Немного стесняясь друг друга и понимая, что он понравился ей, а она ему, они долго болтали обо всяких пустяках, а потом, тщетно пытаясь совладать с собой, Грэм подошел к ней и поцеловал. Он до сих пор хорошо помнил вкус ее губ и пряный аромат духов, белоснежную кожу и ощущения, которые потоком нахлынули на него, когда его рука скользнула ей под лифчик и прикоснулась к ее груди.

Дальше все произошло самым естественным образом. Забыв, зачем пришла, Лизбет прошла за ним в его комнату, и он сделал все возможное, чтобы у него не разорвалось сердце, когда увидел ее обнаженное тело и дотронулся до него, и чтобы она ни на миг не заподозрила, что он первый раз ложится в постель с женщиной.

Потом они много раз встречались в маленьком мотеле на северной окраине города.

Лизбет честно призналась, что она замужем и у нее есть дети, – вероятно, для того, чтобы он не слишком прикипал к ней. А он, конечно, не хотел ее слушать. Как-то раз осенним вечером она в конце концов сказала, что их связь больше не может продолжаться, и Грэму понадобился не один день, чтобы прийти в себя; не желая ни с кем разговаривать, он заперся у себя в комнате и в отчаянии решил, что ему больше незачем жить.

Точно такое же отчаяние он переживал и сейчас, только на сей раз причиной тому стало это чертово расстояние.

Между тем дым становился гуще: огонь, казалось, захватывал все большее пространство. Внизу по-прежнему ревели сирены. В глазах сотен настороженных глаз отражалась тревога.