— О, хорошо, а что?

— Все могло бы быть хуже. Наверное.

Мохсин откашливается.

— Ну, исследования превратили меня в безумца. — Он смеется.

— Разве ты не получаешь удовольствия от того, что ты безумец, о котором знает только сам безумец? — говорю я.

— Ха! Значит, сегодня ты у нас поэт.

— Безумный. А еще эгоистичный.

— Ого. Проблемы с Моникой?

— Моника хочет ребенка, — говорю я, и мое настроение портится еще сильнее, — и у меня только что был сеанс с надзирательницей Алексы.

— Мне не очень комфортно от того, что ты на одном дыхании говоришь о своей подруге и о своей пациентке.

— Ну, вот так, — говорю я, сдаваясь. Меня разоблачили.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

— Конечно. Ты же знаешь, каким я становлюсь после отпуска.

— Циничным?

— Расколдованным.

— Какая она, надзирательница?

— Злобная.

— Естественно. Она защищает Алексу от потенциальной угрозы. Она будет делать все, чтобы не повторилось надругательство.

— Она и ее мрачные подельники хотят навредить мне.

— Она потенциально опасна?