– Внутри у меня столько боли, – сказала она. – И с каждым днем она продолжает умножаться.

– И ты думаешь, что, вскрыв себе вены, ты все исправишь?

– Да.

Я попыталась ее урезонить. Сказала ей, что мы можем поехать куда-нибудь, – куда угодно, – где ей станет лучше. Она голодна?

Лана ответила отказом на все мои предложения.

Я попробовала еще раз.

– Может, тебе стоит принять снотворное? Уснешь, а завтра наступит новый день. Ты сможешь все хорошенько обдумать!

Лана посмотрела на меня, все еще в зеркало, словно не в себе была я.

– Мне не нужно никаких снотворных. Я знаю, как заставить мою боль исчезнуть.

Она вскинула нож. Блеснуло лезвие. У меня перехватило дыхание.

– Просто отдай мне нож, – взмолилась я.

Но Лана меня не слышала. Я видела по ее глазам, что она застряла в глубинах своей памяти, уходя все дальше и дальше от реальности.

– Ты не понимаешь, – сказала она.

– Тогда объясни мне. – Я сделала еще один шаг в ванную. Мы были в квартире одни, но я все равно закрыла дверь, словно отгораживалась от мира ради нашего откровенного разговора. – Помоги мне понять.

Она посмотрела на меня так, словно я была сумасшедшей.

– Это, – она взмахнула ножом, – единственный способ избавить меня от боли.

– Неправда, – возразила я.

Нож вернулся к запястью, и, хотя она сжимала его с такой силой, что костяшки пальцев побелели, ее руки безостановочно тряслись. Я поджидала подходящего момента, чтобы броситься к ней и выхватить нож и чтобы никто из нас не пострадал.

– Лана, если ты…

– Ты дашь мне высказаться? – крикнула она.