Я прижалась спиной к двери. Я ни разу не слышала, чтобы она повышала голос, тем более на меня.

Я примирительно вскинула руки, сдаваясь.

– Да. Да. Можешь говорить. Тебе слово.

Тяжело дыша, она посмотрела на свое запястье, словно оно говорило с ней.

– Однажды… – медленно начала Лана. – Когда мне было двенадцать лет, в гости к моей бабушке пришла знакомая из церкви. Они сидели в гостиной, а я подслушивала за дверью. Моя бабушка спросила ее, как ее дела. У женщины – ей было лет тридцать – на коленях лежала пачка бумажных носовых платков. Она только что на двадцатой неделе потеряла ребенка. «Он все еще здесь, – сказала она и потерла живот, – хотя он умер, я чувствую его каждый день». Она продолжила рассказывать моей бабушке, что иногда задирает рубашку, ожидая увидеть беременный живот, а когда ничего не видит, ей просто хочется умереть. Моя бабушка сказала ей не думать так, сказала, что самоубийство – грех.

Лана продолжала смотреть на нож. Ее взгляд был буквально прикован к его лезвию. Я, наконец, решилась сделать шаг вперед и вытянула руку вперед.

– Но знаешь, что сказала эта женщина? Она сказала: «Грех ли самоубийство? Я знаю, что теперь мой сын обрел покой. Покой и счастье. Я просто хочу быть с ним. Я хочу умереть».

– Сначала я подумала, кому хочется смерти? – Лана посмотрела на меня, посмотрела в упор, не замечая ни протянутой руки, ни настороженного взгляда и, рассмеявшись, сказала:

– Сама мысль о смерти вселяла в меня ужас. Большинство людей как могут стараются ее оттянуть. Но эта женщина ее жаждала. Но потом мне в голову пришла одна мысль. Что, если эта женщина поняла что-то такое, точно знает, что мы все потеряем позже. Когда слез и гнева недостаточно, возможно, смерть – единственный гарантированный способ положить конец вашей боли.

В глазах Ланы стояли слезы.

– Раньше я думала, что насилие и унижение прекратятся. Но теперь понимаю: этого никогда не будет. Тогда к чему терпеть эту боль? Не лучше ли покончить с ней раз и навсегда?

На ее руку упала слеза. Пару секунд мы обе смотрели на ее чистое, гладкое запястье с единственной слезой на нем.

Лана надавила на лезвие. Кожа вокруг него побелела. Я бросилась вперед. Увы, я опоздала. Она полоснула лезвием по запястью, затем по второму.

Ей понадобилось всего две секунды, чтобы сделать это. На лезвии не было ни капельки крови.

Нож упал на пол. Лана ахнула и посмотрела на меня. Я ожидала увидеть в ее глазах ужас по поводу того, что она сделала, но она выглядела счастливой, почти умиротворенной.

Она улыбнулась и посмотрела на кровь. Та медленно, но неуклонно поднималась из-под ее кожи и, стекая по рукам, капала на пол. Капли походили на цветные слезы.