Я не знал, правда ли это.

Не знал даже, жива ли она, но внутри поднялось такое отвращение, что я не смог его скрыть. Перед глазами замелькали радужные пятна, я схватился за стол. Бейтмен еще говорил, но я его не слышал. В зале царило оживление. Шан кого-то рассеянно обслуживала и краем глаза следила за нами.

Я вернулся в реальность.

– Помнишь, как ты ее называл? – перебил я Бейтмена.

– Твою мать-то? Ну, было несколько ласковых словечек…

– Сестру, – сказал я громче. – Помнишь, как ты ее называл?

Бейтмен отвел взгляд. Пожал плечами.

– Прозвище помнишь? Ты придумал ей прозвище.

Ухмылка медленно сползла с его лица, ей на смену пришло выражение крайней усталости.

– Двадцать лет прошло, – сказал он. – Откуда мне помнить?

– Зато я помню.

– Про сестру, с которой у тебя нет ничего общего? – В уголках рта у него скапливалась слюна. – Одним воспоминанием живу. Ты, в том лесу…

– Вот тебе новое. Ты два десятка лет провел в тюряге. Сумки нет. Да даже леса того, наверное, нет.

– Стоит на месте. – Бейтмен кивнул. – Я вернулся. Огляделся. – Он снова ухмыльнулся, брызнув слюной. – Про сумку в газетах не было. Вообще ничего…

– Я выбросил ее в ручей.

– Не верю. – Он покачал головой.

– Почему? Почему не веришь?

– Не выбросил, потому что слишком меня боялся. И сейчас боишься.

– Тебя все боятся. В тюряге что, зеркал не было?

– Я был там знаменитостью. – Бейтмен выпрямился на стуле. – Мало кому удается сожрать пулю и выжить.