Огромная тень снова появилась в свете фонаря. Теперь я видел, что это очень высокий мужчина с суровым лицом, покрытым глубокими морщинами и шрамами, которые оставила на нем долгая жизнь, полная несправедливости и страданий. Его белая рубашка была в крови и седая борода тоже.

Клей.

Смахнув с глаз кровь, я поднялся и заковылял к тротуару, где уже собиралась толпа, а Клей все стоял над телом Детанджело, словно Мохаммед Али над очередным поверженным чемпионом. Я смотрел на него, но не мог поверить своим глазам. Я знал, что Клей очень болен и что ему восемьдесят лет. Как он успел добраться сюда от комнаты Элли, где я в последний раз видел его лежащим в луже крови на полу?

Я таращился на него в немом изумлении, а Клей смотрел на потерявшего сознание человека у своих ног и улыбался на удивление мирной, безмятежной улыбкой. Я заметил, что зубы у него тоже были красными от крови. Наконец он слегка покачнулся и, сдвинувшись с места, прошаркал к ближайшей скамье, сел, скрестил ноги и, сложив на коленях огромные руки, принялся рассматривать их, как человек, только что сделавший маникюр. Напоследок он бросил беглый взгляд на рассеченные костяшки на левой руке, потом поднял голову и кивнул мне.

Я кивнул в ответ и посмотрел на оглушенного человека на асфальте. Я знал, что могу его убить. Быть может, мне даже следовало его убить, но я знал и то, что тюрьма – не самое лучшее место для насильников, педофилов и торговцев живым товаром. В тюрьме твои грехи возвращаются к тебе же, да к тому же с процентами. Нет, прикончить его сейчас означало бы проявить ненужное милосердие.

И я заковылял вперед. Когда Детанджело очнулся (для этого мне пришлось нажать ему на верхнюю губу), первым, что он увидел, было мое лицо, но я не дал ему возможности слишком долго смотреть на меня. Перевернув его лицом вниз, я двинул ему коленом в почку, двинул другим коленом в месиво, оставшееся от его подколенных сухожилий, а потом завернул руку за спину и вздернул как можно выше, разрывая мышцы плеча и выворачивая кость из сустава.

Он вскрикнул и снова потерял сознание.

Через полчаса санитары «скорой», пытавшиеся заштопать мои новые раны, срезали с меня рубашку и превратили джинсы в шорты. Я не обращал внимания на их манипуляции. От потери крови я очень ослабел, и единственное, чего мне хотелось, это спать. Они уже взгромоздили меня на носилки и собирались грузить в машину, когда я увидел сестру Джун. Она быстро подошла к носилкам и взяла меня за запястье. Лицо у нее было напряженным.

– Сестра Мари… – Монахиня показала на стоявший на набережной древний «кадиллак». Она ничего не добавила, но этого и не требовалось. Не обращая внимания на протесты санитаров, я сполз с носилок, дохромал до машины и кулем свалился на переднее пассажирское сиденье. Элли молча втиснулась на заднее. Машина тронулась, и я увидел, что ночь прошла и в небе горят золотые лучи солнца.