– У нас мало времени, так что… – она с силой втянула в себя кислород, – я сбежала, потому что… потому что чувствовала себя недостойной твоей любви. Чем сильнее я тебя отталкивала, тем упорнее ты становился, тем настойчивее меня искал. Ты словно задался целью убедить меня в том, что я ошибаюсь. – Мари попыталась улыбнуться. – Если бы ты знал, сколько раз я смотрела на тебя из окна… из разных окон. Ты был так близко, что наверняка услышал бы, если бы я тебя окликнула, но я не осмеливалась тебя позвать. Я знала, что́ я натворила, и…

– Мари…

Она остановила меня нетерпеливым жестом.

– Я знаю, что не заслуживаю прощения, но… у меня есть просьба.

– Говори.

Мари дышала медленно, с трудом. Вдох. Выдох. Еще раз. Медленно поднялась рука, Мари вытащила прозрачную трубку из ноздри. Показала за окно, на берег, стиснула мои пальцы.

– Будь моим духовником… и отведи меня домой.

Я сглотнул. Я отлично понимал, о чем она просит, и это вызвало в моей душе такую боль, что я готов был умереть, лишь бы не испытывать ничего подобного.

– Только если сначала ты позволишь мне быть твоим мужем.

Мари моргнула и улыбнулась. Говорить она не могла. Поднявшись с колен, я подсунул под нее руки. Ее тело было совсем легким, и я без труда удерживал его на весу. Мари обвила руками мою шею и прижалась носом к щеке. Вдох. Выдох. Она была совершенно невесома, но мне казалось – ее тяжесть вот-вот раздавит меня, размажет по бетонному полу.

Лишившись кислорода из баллона, Мари с трудом могла сосредоточиться, и мне пришлось позвать ее оттуда, куда она уплывала:

– Мари, любимая…

Даже в самом страшном сне мне не могло присниться, что все закончится именно так. Губы у меня дрожали, мысли неслись вскачь, язык прилип к гортани. Я не мог издать ни звука. Вместо этого я лишь прижал Мари к груди и, выйдя из домика, зашагал к воде, чувствуя, как вытекает из тела Мари жизнь и ее место занимает холодная тьма.

На полпути к берегу Мари очнулась. Слабо улыбнувшись, она прошептала:

– Сначала хлеб, потом – вино…

На песке уже стоял небольшой столик со всем необходимым – об этом позаботилась сестра Джун. Я взял облатку и бутылку и шагнул в воду. Я заходил все глубже, и ветхая ночная рубашка Мари намокла и липла к телу. Впрочем, тела уже почти не осталось – я держал в руках тень. Сколько еще нам отпущено? Минута? Несколько секунд?

Когда вода дошла мне до пояса, я остановился. Отломив крошечный кусок хлеба, я пробормотал несколько слов, которые никто не мог услышать, а потом чуть слышным шепотом добавил то, что столько раз писал в своих книгах: