— Что ты имеешь в виду?

— Я не знаю. Бог говорил со мной, — ответил Пер.

И тут же исчез. Сёрен Плантенстедт прислушался: скрип подошв на деревянной лестнице и стук входной двери вдалеке. Из-за стены раздавался глубокий монотонный храп. Он повернулся на бок и уснул. На этот раз крепко.

Его разбудили крики с улицы — резкие и испуганные, как будто животного, и он не мог разобрать, кто кричит, мужчина или женщина. Сёрен Плантенстедт сел в постели и увидел красный свет. Маленькая красная лампочка сигнализации над дверью замигала. Но он не выбрался из постели, не побежал испуганно к окну, не скорчился в лихорадочной молитве. Он положил руки на одеяло и стал ждать. Он никакой не герой. Ему там делать нечего. Пусть все случится по воле божьей.

Кричала женщина. Теперь он услышал это. Ее взвизги заглушали проливной дождь. В соседней комнате началась какая-то возня. Послышались приглушенные, серьезные голоса взрослых. Затем — звонкие испуганные голоса детей. Дверь распахнулась. Аннетте. Она держала на руках Уильяма. Светлые волосы мокрыми неопрятными прядями спадали на ее влажное лицо. Глаза были широко раскрыты, а губы побелели. Она была в одной белой футболке и трусах. Сквозь влажную ткань он увидел проступавшие крупные темные соски.

— Вы нужны нам, — тихо сказала она. — Пера нет. А Бьёрн… Пастор Альфсен мертв.

Это был первый из последних дней.

На самом деле все были подготовлены. Они обсуждали, планировали и готовились. Маленькая группа взрослых и детей, дрожавших на кухне. Женщины достали сумки с одеждой, туалетными принадлежностями, лекарствами и спасательным оборудованием. Мужчины стояли у окна и смотрели мимо своих мертвых братьев по общине на уже заведенные машины.

Единственным неподготовленным был он. Он ни разу не думал, что именно ему придется стоять перед ними. Он должен рассказать, кто поедет, а кто останется. Его ладони вспотели. Дети не отрывали от него глаз, пока он тщетно пытался совладать с мышцами, заставлявшими нервно двигаться уголки рта. В конце концов, он приложил к щеке руку, и подергивания прекратились. На его месте должен был стоять папа Пер. Или Бьёрн. Бедный Бьёрн.

Фредрик тихонько покашлял, и выражение лица Плантенстедта перестало быть отстраненным. Он сильно заморгал и вернулся к ним в сакристию.

— Вы сказали, — произнес Фредрик, покосившись на блокнот, где Сага делал записи. — Первый из последних дней?

Следователям не удалось разгадать, что таит в себе взгляд пастора. Он казался одновременно гордым и триумфаторским, потерянным и нервным. Сёрен Плантенстедт задержал дыхание, готовясь что-то сказать, но промолчал. Затем он поморгал и начал заново.