В голосе сталь, продавщица испуганно взяла купюру, застыв под его взглядом. Он продолжает смотреть, и с каждой секундой продавщица чувствует себя еще более неловко.

– Что?..

– Сдачу!..

Продавщица испуганно отсчитывает деньги. Широков и Есеня идут по улице. Он мрачно, без охоты, жует калач.

– Почему вы не сказали, что гостиница принадлежит вам?

– Жене моей, ладно?

– Да. Конечно, это все меняет.

– Самое паскудное занятие – оправдываться. Так что я не буду. Если позволишь.

– Как хотите.

– Присядем?

Есеня оглядывается. Стемнело, они – на пустом бульваре, под фонарем, рядом никого. Широков садится на лавку. Она – на другом конце. Широков кладет руку на лавку и оборачивается к Есене так, что она видит кобуру с пистолетом у него на боку.

– Рассказывай. Что нарыла.

Есеня быстро для себя решает – попытаться выйти из разговора или пойти на риск. Выбирает второе.

– Встаньте на мое место. Пропал постоялец вашего отеля. Якобы выехал. Тайком, среди ночи. А через пару дней где-то в районе обнаруживается труп обгорелого бомжа. И теперь снова. Только бомж не бомж вовсе, а иностранец. Может, и тогда был не бомж, а?

– Я их оформлял как бомжей. Так проще.

Признание прозвучало буднично. Неожиданно.

– Жена помогала вам?

Широков после паузы – ему, очевидно, тяжело признать это, коротко кивает, не глядя на Есеню.

– Я, кстати, могу с ней поговорить?

– Это сильно вряд ли.