– Там, наверху… Там какой-то шум.
Он тоже посмотрел на потолок, усеянный, как звездами, крошечными светильниками.
– Нет, я ничего не слышал… А что это был за шум?
– Не знаю… будто упало что-то тяжелое… или уронили… Что-то в этом духе.
– А что располагается наверху?
– Спальни, ванные комнаты, моя гардеробная…
Он прислушался. Но не услышал ничего, кроме гудения холодильника за баром.
– Ничего не слышу, – сказал он, наконец.
– Но там был какой-то шум, – настаивала она.
Ему на память пришли трупы отца и сына Хозье, и на этот раз он пожалел, что не при оружии.
– Ну, хорошо, пойдемте, посмотрим.
Они встали. Она указала ему на лестницу и пропустила вперед. Напрягая слух, он осторожно пошел вверх по ступенькам. На обоих лестничных маршах светильники располагались на уровне пола, и устланный паласом пол второго этажа появился перед ним на уровне глаз. Сервас стал подниматься дальше. На втором этаже он снова прислушался. Ни звука. В конце коридора светилась открытая дверь, и за дверью он заметил кровать.
Он открывал двери комнат одну за другой, заглядывал в ванные и так, от двери к двери, дошел до конца коридора, до комнаты с кроватью. На широченной кровати постель была смята только с одной стороны, налево вела дверь в ванную, справа располагалось окно. Изголовьем кровати служила часть стены, открытая со всех сторон, а за ней угадывалась гардеробная. Сервас придирчиво осмотрел каждый закоулок.
– Здесь никого нет.
Он посмотрел на Габриэлу. Она закурила сигарету и потягивала вино из бокала. Когда он медленно обходил спальню, она следила за каждым его движением. И вовсе не казалась напуганной. Он заметил, что от кровати и от каждого предмета в спальне исходил легкий запах: смесь туалетной воды, мыла и женского дневного крема. Но самым сильным был запах сигареты, который его терзал. У него возникло ощущение, что все внутренности ухнули куда-то в пропасть. Габриэла глубоко затянулась, а когда медленно начала выпускать дым, взгляд Серваса задержался на ее полных, ярких губах и
– Я пойду позвоню, – сказал он.
Она подошла. Слишком близко. И сигарета, как и она, оказалась