– Грязный мерзавец! – орала она. – Ничтожество!
Он пристально на нее взглянул. На какую-то долю секунды ему отчаянно захотелось дать сдачи. Но он знал, что не может. Не должен. Иначе он будет уже не он.
Он вышел в ванную, зажег свет и посмотрел на себя в зеркало. Следы пальцев отчетливо отпечатались на щеке. Он намочил салфетку и протер щеку.
Когда он вернулся в спальню, Габриэла, уже холодная и отстраненная, курила, сидя в изголовье кровати.
– А ты порядочный идиот, – сказала она, смерив его взглядом, и губы ее растянулись в улыбке.
К ней вернулось самообладание: голос звучал насмешливо, презрительно и ядовито. Ни одному мужчине она не позволяла себя унижать:
Она резко выпустила дым в его сторону, словно плюнула.
– Ты никогда не поймешь, что потерял… Ты действительно жалок.
Теперь она разглядывала свои пальцы с накрашенными ногтями, ступни на одеяле, пошевелила пальцами, согнула колени…
– Чтоб ты сдох, – заключила она, не глядя на него.
– Габриэла…
– Пошел вон!
Он почувствовал, как в нем снова закипает гнев.
– Ты ненормальная, сама-то знаешь?
У него отпало всякое желание ее пожалеть, наоборот, ему захотелось ее унизить, припереть к стенке. Но она была тверда, как железо:
– ЧТОБ ТЫ СДОХ, ЖАЛКОЕ НИЧТОЖЕСТВО!
– ЧТОБ ТЫ СДОХ, ЖАЛКОЕ НИЧТОЖЕСТВО!
Он смотрел на бардачок, сидя в полумраке автомобиля, и спрашивал себя, наблюдает за ним Габриэла из окна, погасив весь свет в доме, или нет. Впрочем, сейчас это его уже не интересовало. Он думал о Леа. Только о Леа… Где она сейчас? Что делает?