– Справедливости? – взвилась она, когда им удалось выбраться из толпы и подойти к машине, которую предусмотрительно припарковала в сторонке. – Такие, как я, из кожи вон лезут, чтобы дела у нас шли нормально. Я не считаю часов, жертвую личной жизнью, я бьюсь за это каждый день. И все ради того, чтобы выслушивать угрозы и оскорбления?
– Но вы же ничего не слушаете и ничего не слышите.
– Не слышим чего?
– Вы что, не чувствуете, как она поднимается? ЯРОСТЬ… Как огромная волна, которая ширится, приближается… Волна из тысяч, из миллионов людских желаний, ярости, злобы и ненависти. Она сметет все, она сметет
– Уильям, я всего лишь мэр города с четырехтысячным населением. Я не президент Республики.
– Вы думаете, для волны есть какая-то разница? Она снесет все, что будет ей мешать,
– Ну, в таком случае, если ваша волна продержится хоть один день, это будет катастрофа для всей страны – лекарство, что хуже самой болезни. Революция – мечта художников, актеров, певцов, писателей, идеологов… Словом, людей, которые живут в мире собственных иллюзий и только и делают, что мечтают, а не вкалывают каждый день, чтобы прокормить семью. А люди вон там, возле лестницы, ожидают решений, а не глупостей. Это тебе не кино…
Она заметила, что Герран улыбнулся.
– Вынужден, однако, признать, что тебе постоянно нужен хороший запас мужества.
– Это мне снится или действительно похоже на комплимент?
– Я не собираюсь отнимать у тебя работу, – сказал он. – Я знаю, что это нелегкое дело. Да я и сам по уши в проблемах…
– И что ты собираешься делать? – поинтересовалась она.
– Заняться своей лесопилкой. Ты же знаешь, она пережила не самые легкие времена… А эти сражения больше не для меня.
– Твоя лесопилка была тут задолго до тебя, – сказала Изабель Торрес, подойдя к своей машине. – Она – часть наследия этого города. И мэрии тоже. Посмотрим, что можно сделать с нашей стороны и в какой мере тебе помочь. Если, конечно, не боишься, что тебя обвинят в сговоре с властями, – прибавила она, глядя ему прямо в глаза.
Сервас попытался пошевелиться. И сразу ощутил спиной выбоины. Он лежал на бетонной скамейке в одной из камер для задержанных – другую занимал Жильдас Делайе – и старался заснуть, но сон не приходил. Слишком много ненужных мыслей теснилось в голове. Слишком много лихорадочного возбуждения мерцало в черепной коробке.
Он закрыл глаза, потом открыл. Встал. Толкнул тяжелую застекленную дверь и вышел в коридор.