Я озираюсь по сторонам, но кто станет помогать человеку, которого полицейский поймал недалеко от вокзала.

Его огромные ботинки ступают по лужам, не разбирая дороги. Он ведет меня к воротам за голубым зданием банка.

— И что, оно того стоило? — спрашивает он.

— О чем ты?

Дождь бьет его по лицу, но он этого как будто не замечает. Даже не моргает.

— О Жаклин. Оно того стоило? Конечно, с ней хочется переспать, но Бьянка мертва, а твои дети потеряли мать.

— Заткнись! — говорю я.

Петер стреляет в сторону слюной сквозь сжатые зубы.

— Если бы ты держал член в штанах, ничего бы не случилось! Как ты потом объяснишь это детям? Папа трахнул тетю-соседку, и она убила маму? Зачем она была тебе нужна? Ты же знал, что она не свободна!

Он ослеп от ревности.

Я пытаюсь объяснить:

— Я никогда не спал с Жаклин. Один раз в новогоднюю ночь мы поцеловались, это была совершенно идиотская ошибка, не более. Я никогда не стал бы рисковать собственной семьей. Поэтому давай ты меня сейчас отпустишь?

Петер вытирает рукой мокрую челку и смотрит на меня внимательно:

— Ты жутко выглядишь, и от тебя несет алкоголем. Радуйся, что я не дал тебе пойти в полицию. Тебя бы забрали за езду в пьяном виде.

Сквозь дождь я вижу криво припаркованный «вольво», двумя колесами заехавший на тротуар.

— Но я должен с кем-нибудь поговорить! Бьянку сбила не Жаклин. Это был Ула. Мой коллега видел его. Они должны возобновить следствие!

Петер закладывает пальцы за ремень.

— Ты ни фига не понял.

Он источает фальшивую жалость.

— Ты ведь не знаешь, что случилось на этом вашем празднике, да? — спрашивает он.