У Акуцу, который записывал всё, что говорил Тацуо, возникло неприятное чувство, но продолжавшийся бесстрастный монолог последнего не дал ему времени задуматься над причиной этого.

— Тогда, в семьдесят четвёртом году, отец находился в командировке без семьи и работал в токийском филиале…

Отец Тацуо, Сэйтаро, сблизился в Токио со студентами, участвовавшими в левом движении, но враждебная левая группировка, ошибочно решив, что Сэйтаро был членом той группы, напала на него. От удара железной трубой по голове он скончался.

— В газетах сообщили, что причина смерти отца — внутренняя вражда в среде радикалов, и похороны превратились в печальное зрелище. Люди, связанные с «Гинга», твёрдо уверовали в то, что отец участвовал в ультралевой организации, и не хотели иметь к нему никакого отношения. Правда, выходное пособие они выплатили, но отношение ко мне со стороны компании было весьма прохладным. Одного из преступников поймали, и выяснилось, что отец был никак не связан с радикалами. Но не так-то легко очистить однажды опороченное имя. После того как преступник повесился в камере предварительного заключения, я очень злился и страдал, не зная, что делать. Именно в это время студенты, о которых заботился отец, пришли ко мне. Они искренне извинялись и сожалели о смерти отца. Пока я говорил с ними, ещё больше возненавидел тех, кто убил его.

Акуцу пришёл к выводу, что источник неприятного чувства, которое он испытал только что, крылся в том, как тщательно его собеседник подбирает слова и насколько убедительно строит свой рассказ. Ещё до того, как он услышал его продолжение, ему было понятно, что Тацуо после случая с отцом выбрал путь активиста.

— У меня был брат Мицуо, младше на два года, но он никогда не выказывал свой гнев. Окончив колледж кройки и шитья, начал учиться портновскому делу в Киото. Скромно жил с мамой, в двадцать четыре года женился, а в следующем году родился Тосия.

Акуцу сразу уточнил иероглифы в имени Мицуо и записал его.

— Я практически перестал ходить в университет, переехал в Токио и начал жить бок о бок с единомышленниками. Мы верили, что уничтожение врага является необходимым фактором для совершения революции. То есть «использование точечного насилия» для «справедливой мести». На самом деле композиция, которая связывает справедливость и насилие, является уменьшенной копией войны. По мере того как становилось больше жертв, ненависть усиливалась, а чувства у обеих сторон притуплялись. То, что происходило в то время между нами, было не внутренним конфликтом, а «борьбой с антиреволюционной группой».