Фредрик закрыл дверь в гримерку, и они остались втроем. Он помог сыну снять куртку и закатал рукав его рубашки. Дзынь. Снял маленький колпачок с капсулы, поставил иглу к его руке и нажал. Затем повторил процедуру на себе. Укутав Якоба в плед, Фредрик сел перед сыном на колени и приложил палец к губам.

– Не говори об этом никому.

Дзынь.

Эпилог

Эпилог

Первый день Нового года

Она увидела свое отражение в стеклянной двери. Тонкий слой бархатного снега лежал на ее плечах. На холоде рука онемела, и ей пришлось стянуть с себя варежки, прежде чем удалось угомонить пищащий телефон.

– Нет, – коротко ответила она. – Ее убили. У меня есть фотографии. Позвоните, когда будете здесь.

Запах был всегда один и тот же. Чистящие средства, антисептик для рук, лекарства и разваренная еда. Номер комнаты мигнул на дисплее около вахты, и предупредительный сигнал тихо и настойчиво зазвонил. Резиновые подошвы ее обуви зашлепали по линолеуму. Ссохшийся старик сидел в кресле перед телевизором. Голова качалась из стороны в сторону, не попадая в такт трансляции концерта Венского филармонического оркестра.

Она кивнула медперсоналу. Старший из них, бородатый и краснощекий мужчина, поднялся.

– Он просыпался ночью.

Женщина криво улыбнулась.

– От новогодних петард?

– Он успокоился, когда мы надели на него противошумовые наушники. Теперь он не дает нам их снять.

Комната находилась в конце желтого коридора. Дверь открылась тяжело, но бесшумно. Она подождала, пока свет снаружи не превратится только в полоску над дверью, а звуки не исчезнут совсем, когда единственное, что ей станет слышно – его медленное дыхание и тиканье часов на ночном столике. Она поставила сумку на узкий диван, положила парку и шапку сверху.

– С Новым годом, – сказала она, хотя тот, кто лежал на кровати, не мог услышать. Подвинув стул вплотную, она взяла его за руку. Он стал хватать ртом воздух, почувствовал прикосновение и запах. Он знал, что это она. Она держала его за руку, пока дрожь в его теле не унялась. Затем подняла голову. Когда-то она могла узнавать себя в его глазах. Она могла гладить его гладкий подбородок и видеть, что у него ее черты, ее цвет кожи. Тогда он был всего лишь свертком с гривой черных волос и ртом, принявшим форму ее груди, она лежала рядом с ним и плакала. От гордости и любви, от страха за будущее и нежности. Так она плакала и сейчас.

Она провела рукой по обожженной кислотой щеке. Погладила большим пальцем оплавленное веко и почувствовала пустоту за ним. Провела по углублению на носу, где когда-то была горбинка. Затем отодвинула наушник и наклонилась к нему.