— Он странный человек. Добрый, отзывчивый, но может быть невероятно жестоким, вспыльчивым.

— Ты считаешь, что мне стоит порвать с ним? — спросил я напрямую.

— Возможно. Это и так бросало на тебя тень. Но ты не сможешь… Я знаю, это не в твоём характере.

Какой характер у репортёра, в чьём теле существовало моё сознание, я понятия не имел. И лишь маленькими фрагментами выуживал информацию из слов, намёков и полунамёков людей, которые общались со мной. Я ловил себя на мысли, что почему-то люди, окружающие меня, ни разу не сказали: «чёрт возьми, да ты совсем на себя не похож! Что за хуиту ты несёшь?!». Как это наверняка сказали бы русские. Словно не замечали перемен в характере, привычках, вкусах. Может быть, это было связано с определённой терпимостью американцев, которые не любят лезть в чужие дела.

Или я действительно так хорошо подменил сознание Стэнли, что у меня оказались похожий характер, привычки и вкусы.

И на ещё один вопрос, я не смог ответить. Куда исчезло сознание самого Стэнли? Когда пружина времён отбрасывала меня обратно в Россию, окружающие меня там люди не замечали, что я на время исчезал. Как будто поток времени останавливался, замерзал и вновь продолжал свой путь, после моего возвращения.

Меня выпустили из клиники через два дня. Я так привык жить в ограниченном пространстве, или тюремной камеры, или больничной палаты, что с затаённым страхом ожидал знакомства с чужим миром, о котором почти ничего не знал.

Меня провожали, если не с помпой, как национального героя, то близко к этому. И я сам был безумно счастлив, наконец, покинуть эту проклятую больницу, где около моей палаты стояли часовые: двое копов, и сопровождал охранник.

Лиз с лёгкостью разрешила для меня важную проблему: как добраться домой, не зная, где этот самый дом находится. Мне вернули документы, одежду, часы, бумажник. Все в целости и сохранности, хотя это провалялось где-то больше двух лет.

Мы спустились с Лиз в фойе, и вышли на улицу, где я, наконец, смог вздохнуть полной грудью, как свободный человек. Нас поджидал «форд» кабриолет цвета синей пыли, с откинутым верхом. Осень в Нью-Йорке тёплая и больше похожа на конец августа в Москве.

Во время путешествия домой, я реально смог осознать, насколько Нью-Йорк изменился за шестьдесят лет. Но, что здесь осталось прежним, так это бесконечные пробки. Свернув с улицы, где находился корпус больницы, мы тут же упёрлись в задницы плотного ряда машин, казавшиеся из-за старомодных «надувных» форм неповоротливыми, как танки. По широкому тротуару шли люди, мужчины в основном в деловых костюмах и шляпах. Женщины были одеты разнообразно и пестро. Я люблю этот стиль, женственный, широкая юбка колоколом, низкий лиф, подчёркивающий грудь. Иногда мне хочется прилюдно расстрелять модельеров, придумавших стиль унисекс.