Накрыло разом глубочайшее разочарование, и я откинулся на спинку стула. Никто не может ничего сделать для меня! Сколько мне ещё мучиться?!

— А вот эта анаконда. Извините, что напомнил, — добавил я, с сожалением заметив, как она напряглась. — Она была настоящей? Кто её послал? Кто-то хотел убить вас?

— Она была… настоящей. Материализация мысленных объектов… — она с трудом выговорила эту фразу. — Думаю, они хотели убить… вас.

Рядом возникла фигура медсестры в белом халате.

— Все, господин Казаков. Посещение окончено. Пациентке нужен отдых, — строго произнесла она.

Разговор с Норой мало помог, но оставил тяжёлое чувство, и множество загадок. Если она знала, что я занимаюсь расследованием экспериментов, проводимых над детьми, почему не обратилась за помощью? К чему эта совершенно бессмысленная проверка в таверне, где она вызвала во мне приступ дикой ревности.

Черт возьми! Я совершенно забыл о Милане, о реальной причине, заставившей меня пробраться в этот проклятый детдом! Но я тут же поймал себя на мысли, от которой стало стыдно на миг, что образ Миланы померк на фоне Лиз. Мне даже расхотелось выяснять, изменяет ли мне жена или нет. Можно ли считать, что я сам изменяю жене с Лиз, или решить, что занятие любовью в собственных снах с другой женщиной — лишь сексуальные фантазии?

Мне больше не удалось встретиться с Норой. Через пару дней после нашего разговора меня обследовали и отпустили домой. Я решил, что симулировать плохое самочувствие не имеет смысла. Надо было вернуться в детдом, пока меня не разоблачили, и попытаться выяснить обстоятельства появления мерзкого чудища, которое чуть не убило Нору.

Марево прозрачного июльского утра, заполненное упоительным благоуханием цветущей зелени, окутало меня, когда я вышел на крыльцо.

Лёгкий ветерок, прошелестев листьям высоких платанов и тополей, пробрался под рубашку, освежил, словно прохладный душ. Я прошёл мимо высокой ограды из кованого чугуна, за которой виднелся двухэтажный, оштукатуренный в белый цвет, корпус с зияющими квадратами окон. Присел на лавочке, ожидая автобуса. Людей на остановке было немного. Молодой человек в джинсах и чёрной майке слушал музыку через наушники, полный мужчина в рубашке с бисеринками пота на лбу, с сильно намокшими подмышками голубой рубашки с коротким рукавом, читал газету.

Подошёл автобус, я нашёл местечко у окна, и начал бездумно рассматривать возникающие за окном «купеческие» двух и трёхэтажные дома в псевдорусском стиле из красного кирпича или оштукатуренные в желтовато-бежевый, розовато-кремовый цвет с арками окон и декоративными наличниками. Город умиротворял тихой патриархальностью, словно я очутился где-то в России девятнадцатого века.