Когда Френсис закончила читать, у нее в горле стоял ком. Отчаяние и боль миссис Рэттрей пробивались сквозь сдержанный тон ее официального заявления. Я назвала ее дворняжкой-замарашкой. Она была очень хорошей девочкой.

– Бедная, бедная – пробормотала Френсис.

– Да, – тихо отозвалась Каммингс. – Так… ну, есть здесь что-нибудь?.. Какой-то звоночек?.. Вам это о чем-то говорит?

– Я… Я не знаю.

Френсис снова сложила бумагу, но не сразу отдала ее обратно.

– Возможно.

Она закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Что-то шевельнулось на дне ее памяти. Сырое затененное место, солнечный свет струится сквозь щели в двери… Заглянули под каждый камень.

– Мне бы тоже понравились эти лягушата, – рассеянно сказала она. – Хотя больше всего я любила тритонов.

– Френсис, – сержант Каммингс наклонился к ней, – возможно, между этими случаями вообще нет никакой связи. Вы говорили, что детей иногда убивают, чтобы они молчали. Разве у Иоганнеса не было с вами общей тайны, которую он хотел бы сохранить?

Она бросила на Френсис пристальный взгляд.

– Да, – согласилась Френсис.

– А не мог он по какой-то причине считать, что Вин собирается его выдать?

– Я… Я не знаю.

Выйди на улицу! Сердитый голос Вин слышался, будто наяву, и Френсис вздрогнула. Иоганнес, пойдем на улицу! А если ты этого не сделаешь, мы больше не будем тебя навещать! Сердце Френсис бешено заколотилось. Отстань от меня!

– Итак, – наконец произнесла Каммингс. – Как я уже сказала, вполне возможно, что эти случаи ничего не связывает. Вы можете оставить эти показания у себя, если хотите. Мне они не нужны… Но если вам что-нибудь придет в голову, дайте мне знать.