Лика спала на животе, отвернувшись к стене. Ее темные волосы разметались по подушке. Вадиму был виден ее затылок, краешек щеки и розовое, прозрачное ушко. Он несмело наклонился над спящей девушкой и, плохо соображая, что делает, тихонько притронулся губами к ее щеке. Лика быстро повернулась на подушке и открыла глаза. Вадим отпрянул и похолодел, застигнутый на месте преступления. Два черных солнца непонимающе смотрели на него, а он словно оцепенел, завороженно застыв под ее взглядом. Ему хотелось провалиться на месте или убежать, но он даже не шелохнулся. Они смотрели друг на друга целую вечность, целую написанную кем-то жизнь, за которую можно было успеть встретиться, полюбить, расстаться, опять встретиться и вновь расстаться – навсегда.

Лика медленно закрыла глаза и утонула в своем недосмотренном сне. Два черных прекрасных солнца погасли.

«Прощай, – подумал Вадим. – Наша жизнь пишется не нами…»

Глава 3

Глава 3

Для Вадима потянулась череда похожих друг на друга недель и месяцев. Дневные дежурства сменялись ночными, мелькали, как электрички, «отсыпные» и выходные, а за ними – опять дежурства. На Москву тяжелым, сырым одеялом упала осень.

– Что-то ты бледненький какой-то, – причитала тетя Наташа. – Устаешь, наверное, на работе своей охранной…

Вадим не уставал. В своих дневных и ночных дежурствах он как раз не находил никакой трудности. И тяготился своей праздностью. Последние полгода он засыпал и просыпался с одной только мыслью:

«Все изменится. У меня еще будет хорошая работа. У меня все будет хорошо».

«Националь» между тем жил своей новой жизнью. На первом этаже здания в восточном крыле, выходящем на Тверскую, открылся ресторан «Максим». Это заведение, принадлежавшее Кобзону-младшему, было призвано побить популярность своего парижского тезки. Однако московский бомонд не спешил занимать места за столиками нового ресторана, и он с первых же дней перебивался за счет случайных пижонов, желавших поразить своих спутниц неслыханной щедростью, и нагловатых депутатов, заходивших сюда через улицу и ежедневно скандаливших с официантами.

– Пять долларов за чашку кофе? – слышалось в «Максиме» начиная с полудня. – Пять баксов за этот пенный плевок?

– Из чего у вас этот супчик в наперстке? Из черепахи? Судя по цене – из Тортиллы. С золотым ключиком вместе. Я отказываюсь платить! Вызывайте милицию, у меня депутатская неприкосновенность!

Для службы безопасности «Националя» открытие «Максима» означало появление нового поста. Отныне каждый сотрудник смены проводил свои положенных два часа в этом заведении, развалившись в бархатном кресле, жуя «максимовские» шоколадки и с ленивой улыбкой наблюдая за нервным швейцаром, проклинающим депутатов, бизнесменов и свою собачью жизнь без чаевых.