Я не могу сдержать румянец.

– Спасибо, миссис Миллер.

Она отходит в сторону, и я бегу вверх по лестнице, засовывая телефон в карман. Письма подождут.

Я осторожно открываю дверь. Комната Адама точно такая, какой я ее помню, оклеенная обоями с маленькими голубыми парусниками. Две клюшки для лакросса висят крест-накрест над широкой кроватью. Любимые книги в мягких обложках занимают два стеллажа от пола до потолка.

Адам лежит на кровати пластом, свешивая ноги.

– Ты пришла.

– Конечно. – Я закрываю дверь и сажусь в крутящееся черное кресло, которое поднимается и опускается с помощью рычага. – Как ты?

Адам стонет.

– Хреново. Чувствую себя бездарным неудачником.

– Ты же знаешь, что это неправда.

– Подойди ближе, – просит он. – Ты слишком далеко. – Мое сердце пускается вскачь, и я встаю. Быть с Адамом – это значит следовать его указаниям. «Ты мне нужна. Подойди ближе». Я опускаюсь на кровать и ложусь на спину, так что наши тела соприкасаются. Приятное покалывание разливается по всему телу.

– Ты всегда рядом со мной, Джилл, – говорит он. – Даже когда я тебя не заслуживаю.

– Ты всегда заслуживаешь меня, – мягко говорю я. Его кожа так близко, что я ощущаю его тепло и прикосновение крошечных волосков к моей руке. Мне интересно, чувствует ли он так же меня. Слышит ли, как гудят мои нервы, повторяя снова и снова: «Ты спас меня. Ты спас меня».

Адам приподнимается и садится.

– Джилл, – снова говорит он. – Обещай, что всегда будешь любить меня.

Эти слова поражают меня как громом. Как он узнал? Но прежде чем я успеваю что-либо сказать, Адам наклоняется, и пространство между нами исчезает. Я резко вдыхаю, когда его рот прижимается к моему рту. Губы у него мягкие, со вкусом сладкой мяты, как у мятного пирожка. Каждая моя клеточка в огне. Его влажный язык скользит по моему нёбу, и я борюсь с желанием прикусить его. Одной рукой он трогает мою шею, а другой обхватывает коленку. Мое тело так долго хотело этого – прилепиться к нему, отдаться. Забыть обо всем на свете.

Я чувствую, что он возбужден и его твердая плоть рвется наружу, упираясь в грубую ткань джинсов. Это то, о чем я мечтала целую вечность, с того самого вечера, когда он впервые пришел к нам домой. Я обвиваю руками его шею и провожу пальцем по колючим волоскам на загривке. Они такие настоящие, что мне хочется плакать.