Я последовал его совету и убедился в том, что исполнителей было больше, чем я предполагал.
– Действительно, – с готовностью признал я, – теперь и я слышу это жалобное мычание. Выходит, у нас в гостях также тюлени и моржи…
– Совершенно верно, мистер Джорлинг. Отсюда я делаю вывод: вся эта живность – и птицы, и млекопитающие, которых почти не было рядом к югу от острова Тсалал, – во множестве населяет воды, в которые нас занесло течением. Мне кажется, что в таком заключении нет еще ничего невероятного…
– Ничего, капитан, как и в предположении, что совсем неподалеку лежит земля… О, что за несчастье, что нас окружает проклятый туман, не позволяющий заглянуть в море даже на четверть мили…
– Более того, он даже мешает нам спуститься к воде! – подхватил капитан Лен Гай. – Там мы могли бы удостовериться, плывут ли по воде сальпы, ламинарии, фукусы и прочие водоросли, присутствие которых было бы лишним свидетельством близости земли… Вы правы, несчастье, да и только!
– Почему бы не попытаться, капитан?
– Нет, мистер Джорлинг, это значило бы рисковать падением. Я никому не позволю покинуть лагерь! В конце концов, если поблизости лежит земля, наш айсберг в конце концов пристанет к ней…
– А если нет? – возразил я.
– Если нет, то нам не удастся принудить его к этому.
Я тут же вспомнил про шлюпку: когда же капитан решится использовать ее? Однако капитан Лен Гай предпочитал ждать. Не исключено, что в нашем положении это было самым мудрым решением…
Он был прав и тогда, когда говорил, что было бы крайне опасно приближаться к воде вслепую, рискуя в любую минуту сорваться вниз. Даже самый ловкий и сильный человек во всем экипаже, Дирк Петерс, потерпел бы в таком предприятии неминуемую неудачу. Наше злополучное путешествие имело на счету и без того немало жертв, чтобы идти на ненужный риск.
У меня не хватит слов, чтобы передать, насколько сгустился туман за вечер. Уже с пяти часов на площадке, где стояли палатки, нельзя было ничего разглядеть и в пяти шагах. Приходилось ощупывать соседа, чтобы удостовериться, что ты не один. Говорить было трудно, ибо голос вяз в тумане так же сильно, как и взгляд. Зажженный фонарь напоминал скорее желтое пятно, не дающее никакого света. Крик достигал уха соседа сильно приглушенным, и одним пингвинам хватало глоток, чтобы расслышать друг друга.
Окутавший нас туман нисколько не походил на иней или изморозь, которые нам приходилось наблюдать ранее. Изморозь к тому же образовывается при более высокой температуре и не поднимается выше сотни футов, если ей не способствует сильный ветер. Туман же забирался гораздо выше; я решил, что мы избавимся от него лишь после того, как он поднимется на высоту добрых пятидесяти саженей над айсбергом.