– Чтобы вы все поняли, – сказал он, – мне нужно лишь напомнить вам об одной особенности психики, свойственной почти всем людям, и в общих чертах объяснить, как нам следует вести себя со стариком и почему я велел вам подготовиться к тому, что нам придется задержаться там надолго. Представим, к примеру, что некая женщина потеряла мужа в результате чрезвычайно трагического несчастного случая и что со времени, когда она овдовела, прошло несколько лет. Она думала о случившемся десятки тысяч раз, и тяжелые воспоминания приходили к ней сотнями разных путей – например, при виде вещей покойного супруга или в процессе развития некой мысли, ассоциативно связанной с печальным предметом, или вследствие другой косвенной причины. Каждый день в уме бедной женщины множество раз рисовалась ужасная сцена смерти – и наконец она выплакала все слезы и стала безучастной к посещающим ум горестным видениям. Но если теперь, после всех прошедших лет, вызвать у нее в уме, внезапно и необычным образом, страшные картины прошлого – скажем, прямым вопросом, особенно заданным незнакомым голосом, – незамедлительно последует бурная реакция: отчаянные рыдания, безудержные потоки слез – все, как в день трагедии. Значит, именно способ, каким вызываются в уме воспоминания о факте известном, но пребывающем в сознании в латентном состоянии, провороцирует нервную реакцию. В другом случае аналогичный результат может дать некое зрительное впечатление, а звуковое никак не подействует. Я не предвижу никаких серьезных препятствий, способных помешать нам вызвать Петерса на откровенность. Терпение, осторожность, никакой спешки (необходимо помнить, что «тише едешь – дальше будешь») – и мы достигнем цели, к которой стремимся.

Когда мы договорились о «методе воздействия» на сознание Петерса, я исполнился уверенности, что со знаниями и тактом Бейнбриджа мы добьемся успеха, и мысли мои потекли по другому руслу. Я принялся размышлять о дружелюбии, которое в общении со мной неизменно выказывали все американцы, начиная от промышленника-миллионера и кончая коридорным. Если ко мне и относились, как к иностранцу, то только к моей выгоде, а городские старожилы, казалось, видели во мне просто жителя другого штата. В Америке даже расположенные в глубине страны захолустные городишки многонациональны, тогда как в Англии таковыми являтся лишь самые крупные города и морские порты. Посему о некоторых вещах я мог судить не только понаслышке, но и на основании личных наблюдений. Например, я заметил, что в среде американского рабочего класса существует антипатия к китайцам. Об итальянцах из низов общества все имели достаточно дурное мнение, чтобы держаться от них подальше после наступления темноты. Немцы и ирландцы проживали в стране в большом количестве, и к каждому из них относились так, как он заслуживал своими личными качествами. Англичан любили везде, где мне доводилось бывать. Да, у американцев имелась известная склонность упоминать в разговорах с ними о славном бое при Банкер-хилл и тому подобном, но она проявлялась скорее забавным, нежели неприятным для англичанина образом. Если американцы и таили в душе хоть малую толику зла против англичан, то я никогда этого не замечал. Сейчас я говорю об американцах, родившихся в Америке. У меня сложилось впечатление, что французов в Штатах не воспринимают всерьез, хотя в школе всех американцев учили ценить и любить французскую литературу. От испанцев, как правило, предпочитали держаться на почтительном расстоянии. (Англосаксонская литература сильно не жаловала испанцев.) Вообще я не встречал ни одного американца, который ненавидел бы кого-нибудь – мне кажется, американцы просто неспособны на ненависть.