Пим, Петерс и Медозус немного посовещались, а потом изгнанники разделились на сто групп по четыре человека в каждой и начали обходить город, верша дела поистине великие. В конечном счете они обустроили сотню убежищ, избрав для данной цели просторные помещения, в которых сложили очаги из лавовых камней, принесенных с улиц; в большинстве домов очаги сооружались в центре чердачного помещения, а прямо над ними в крыше прорубалось отверстие для вытяжки. В каждом из таких убежищ один из изгнанников разводил огонь, в то время как остальные трое из группы обследовали ближайшие окрестности в поисках людей, которых могли пропустить при первом поверхностном осмотре. Обеспечив своих сограждан необходимым теплом, изгнанники, кутаясь в выданные подопечными одежды и покрывала, отправились на поиски съестных припасов в брошенных домах и городских хранилищах.

Организовав спасательные работы, Пим вдруг на мгновение отвлекся от мыслей о сиюминутных делах и подумал о престарелом мистике, Масусалили. Древний старец проживал в таком отдалении от города, что спасательные отряды запросто могли пройти мимо, а температура воздуха упала уже где-то до пятидесяти градусов ниже нуля. К счастью, когда Пим вспомнил вдруг о старом философе, они с Петерсом находились на самой окраине города, в трети мили от дома Масусалили и, пустившись бегом, уже через пять минут достигли особняка и дверей лаборатории. Пока они бежали, Петерс недовольно ворчал себе по нос: «Какой в этом толк? Старик там наверняка жарится возле своего волшебного камина, который топит льдом и снегом. С ним все в порядке, и нам лучше позаботиться о нормальных людях».

Поскольку на стук – сначала самый деликатный, а потом самый неистовый – никто не откликнулся, Пим открыл дверь и вместе с Петерсом вошел в кабинет. Но старика там не оказалось. Пим быстро вернулся в коридор и, обнаружив там ведущую вниз лестницу, спустился в маленький подвал. В подвале, заваленном разным хламьем, имелись два разбитых оконца с трухлявыми рамами, в щели которых свистал ледяной ветер, насквозь продувая груды хлама. Пим бросился обратно в лабораторию, где рыскал Петерс, надеясь найти живого Масусалили, но боясь найти иссохшее мертвое тело среди нагромождений химических и механических приборов. В кабинете находилось несколько похожих на вазы предметов, упомянутых ранее. Каждая такая ваза стояла на полу, подобная гигантской белой лилии высотой четыре или пять футов, и из каждой, на уровне дюйма от пола, торчала трубка, заткнутая примитивной пробкой. Одна из огромных ваз, где легко могли спрятаться два маленьких человека, стояла вверх дном, и Пим – без всякой определенной цели, но просто потому, что не мог придумать ничего лучшего, – толкнул вазу таким образом, чтобы приподнять на пару дюймов над полом огромный обод диаметром, наверное, фута четыре.