Мои мысли кружатся, словно юла.

Затем замедляются.

Опрокидываются.

И замирают.

Лэтаму нужно, чтобы у меня имелась не только метка мастерства, но и метка любви.

А у меня ее нет.

Мой обман, то, что я заставила Деклана поверить, будто я влюблена в него, и есть слабое место Лэтама. И моя сила.

Я изо всех сил тру запястье, и наконец метка начинает сходить.

– Лэтам, не делай этого, – говорит матушка. – Пожалуйста.

Она пытается выиграть хоть какое-то время, чтобы я могла использовать его. Я опять лижу большой палец и размазываю краску по коже запястья.

– Эвелина не захотела бы, чтобы ты творил такое. Она была бы в ужасе, если бы узнала, чем ты стал.

Лэтам с шумом втягивает в себя воздух и поворачивается ко мне. Я замираю. Он вопросительно, по-птичьи склоняет голову набок.

– Ну как, Саския, хочешь обнять свою мать в последний раз?

Я знаю – это какая-то игра. Но в чем ее смысл?

Он опускает нож.

– Ну?

– Да, – выдавливаю из себя я.

Он толкает матушку в мою сторону.

– Давайте, попрощайтесь друг с другом.

Она делает шаг. Второй. Ее лицо печально, и на нем написана покорность судьбе. Она чуть заметно улыбается, затем ее глаза вдруг распахиваются широко-широко, и она смотрит на свою грудь, на которой расплывается кровь.