— Смотрите! Это они.

Четверо. Все в голубых полицейских мундирах и шляпах с плюмажами, на которые кое-где налип снег. Идут в ногу, поглядывая на старшего, руки на эфесах сабель. У крыльца Болина остановились. По ступенькам поднялся только один и, помедлив, постучал. Невидимая рука отворила дверь, и полицейские прошли в дом, сначала старший, а за ним и остальные, не забывая стряхнуть снег с отворотов ботфортов.

Эмиль достал из кармана Бьюрлинг Сесила.

— Точно в срок. Пока все идет по плану.

Снова пошел снег. Так и не стихший ветер тут же закрутил метель. Они, не отрываясь, смотрят на дверь, прикрывая глаза растопыренными пальцами. Винге время от времени поглядывает на часы. Через четверть часа на улицу вышли те же полицейские. Но еще раньше появились двое. Один из них, в просторной волчьей шубе, сильно хромает, то и дело останавливаясь и опираясь на трость.

— А кто второй? — заволновался Эмиль. — Кто второй? В наручниках?

Кардель положил руку ему на плечо.

— Эмиль… другого выхода не было.

— Не понимаю.

— Вы сами меня вынудили.

— Жан Мишель… что происходит?

— Битва, в которой мы, глядишь, и победим.

— Объяснитесь же, Кардель!

— Туссе вырвал лист из матрикула Болина. Список… посвященных, так сказать, главного совета эвменидов. Я его прочитал. Ваш план, Эмиль, безукоризнен, но если бы вы видели этот список… вообразите зайца: принес в волчью стаю полусъеденного родственника и требует справедливости. Оспаривает, так сказать, право сильного. Все, что вы получили бы в благодарность за ваш труд — нож в живот и пропуск в Кошачье море в набитых камнями сапогах. И стояли бы там на дне, пока одни позвоночки не останутся. У нас всегда было мало шансов, только мы даже не думали, насколько мало. Даже вы, с вашей-то проницательностью.

— Сам Эдман? Луде? Герцог-регент? Моде́?

Ройтерхольм?

Кардель горестно вздохнул и покачал головой:

— Из той же породы. Лучше вам не знать.

Винге уставился на Карделя широко открытыми глазами, словно не замечая летящего в глаза снега, и вывел:

— Значит, вы заключили с Болином сделку… Вы дали мне не тот список. Вовсе не Туссе переписал список, а вы. Отвратительный почерк — ваш, а не Туссе… Но Жан Мишель! — воскликнул он с отчаянием. — Мы же потеряли последний козырь!