Так почему теперь, вместо основной части, Артём, как назло, заостряет внимание на деталях второго плана вроде птиц и цветов? А может, это именно потому, что он не увидел в действиях и размышлениях, маньяка, похожих на его собственные, ничего особенного? Ведь не получит же обычный человек невероятное впечатление, прочитав, как кто-то, к примеру, помог встать упавшему. Или вымысел вообще никогда не производит на него такого воздействия, как, он бы сказал, Настоящие события и своё участие в них? Впрочем, не совсем так – найденное тогда у неё в кармане описание другой жестокой сцены ему всё же понравилось.

– А как тебе… главный фигурирующий здесь герой? – не выдержала Ксения.

Артём, явно думая о чём-то своём, от её вопроса слегка вздрогнул и повернулся к ней.

– Ты имеешь в виду того, кто убил свою семью и начал повторять это с другими? – равнодушно бросил он. – Задумка неплохая. Но, на мой взгляд, в самой ситуации ничего удивительного нет.

– В каком смысле? – удивилась Ксюша.

Артём вздохнул.

– В тексте ты не сказала об этом прямо, но я так понял, что в семье его сильно обидели, и он стал поступать так, как счёл нужным. Я думаю, ты и сама это поняла. Единственное, на что нужно ещё не забудь обратить внимание, когда будешь снова писать про его мысли – у него время от времени должен проскальзывать негатив в отношении собственной семьи. Кто задел его больше – отец? Мать? Младшая сестра? Вот на этом и акцентируй. С твоим пониманием персонажа ты точно справишься с этой задачей.

Ксюша подавила смешок – сейчас её похититель вдруг приобрёл просто поразительное сходство с редактором, занимающейся её рукописями последние пять лет, Маргаритой Ивановной Войтовой. Эта полная женщина пятидесяти трёх лет с выкрашенными в тёмно-рыжий цвет волосами, подстриженными под градуированное каре и в очках с толстой чёрной оправой, в прошлом – заведующая кафедрой лингвистики – и внешне, и по статусу, мало походила на Артёма. Однако фразы вроде «с твоим пониманием персонажа» и чёткие указания на все, на что нужно обратить внимание, исправить и переделать, Маргарита обращала к ней точно так же, причём зачастую не считаясь с её ранимостью к критике. Первое время Ксюше было непросто – помимо замечаний, ей приходилось преодолевать страх и застенчивость, связанные с тем, что её писательский труд – лично созданный ею мир – подвергается хладнокровной «официальной» обработке. Она даже боялась, не сочтут ли её слишком зажатой, странной, а главное – неспособной к конструктивному сотрудничеству, но, как Ксения поняла уже потом, редакторы уже давно привыкли к подобному состоянию «новичков».